Социально-экономический кризис последнего десятилетия во многом предопределил наблюдающиеся в настоящее время в национальных районах Сибири тенденции последовательного возврата автохтонных этносов к традиционным формам жизнеобеспечения и прежде всего – их хозяйственной специализации. Данное обстоятельство, в свою очередь, ставит ряд сложнейших управленческих задач, так или иначе выходящих на необходимость выработки единого правового поля, необходимого для сохранения и регуляции традиционных форм природопользования при оптимальном как в экологическом, так и юридическом смысле режиме эксплуатации осваиваемых населением территорий и соответствующих возобновимых природных ресурсов. При этом первостепенную значимость, безусловно, имеет комплекс проблем, связанных с развертыванием соответствующих зон традиционного природопользования, подлежащих передаче автохтонному населению с приоритетным правом их хозяйственного использования.

На сегодняшний день в ряде регионов РФ уже предприняты попытки выделения подобного рода территорий традиционного природопользования (ТТП). Однако, созданная при этом нормативно-правовая база (представленная достаточно широким кругом имеющихся в настоящее время законодательных актов как федерального, так и регионального уровней ) с одной стороны не отличается единством подходов к проблеме регуляции традиционного природопользования, допуская существенные расхождения не только в части предлагаемых технологий территориально-хозяйственного размежевания в национальных районах, но и в отношении самих фундаментальных принципов организации управления ТТП; а с другой – не всегда в полной мере соответствует сложившейся специфике традиционно практикуемых населением систем жизнеобеспечения, а также особенностям общей социально-экономической и этнополитической конъюнктуры национальных районов. В конечном счете сказанное фактически означает отсутствие единой стратегии государственной национальной политики в вопросах регуляции этнического природопользования и сохранения традиционных форм жизнеобеспечения коренных малочисленных этносов, что нередко снижает уровень эффективности принимаемых в этом направлении мер. Преломлению же данной ситуации, на наш взгляд, может существенно способствовать широкое привлечение имеющихся в регионах научно-исследовательских кадров для проведения в национальных районах мониторинговых этносоциальных исследований и выработки на их основе предварительных технико-экономических обоснований различного рода управленческих решений.

В настоящей статье авторам представляется важным на основе экспедиционного материала, сбор которого на протяжении ряда лет осуществлялся силами коллектива группы этносоциального мониторинга КЛАЭ ИАиЭт СО РАН – КемГУ на территории Горной Шории (район традиционного расселения шорцев), отметить некоторые проблемы и противоречия, содержащиеся в действующем законодательстве, касающиеся во-первых процедур и критериев определения границ конкретных производственных участков и зон хозяйственного освоения на выделяемых ТТП, во-вторых – статуса пользователей ТТП и в-третьих – предполагаемых механизмов осуществления общего управления этническим природопользованием на юге Кемеровской области.

Впервые проблема придания особого статуса территориям, находящимся в хозяйственном обороте малочисленных этносов Севера, Сибири и Дальнего Востока возникла еще в последние годы существования Советского Союза. При этом вопросы введения правового режима, не только предполагающего использование земель в интересах всех граждан страны, но и учитывающего собственно этнические интересы затрагивались на международном, общегосударственном и региональном уровнях. Тогда же органами государственной власти были предприняты и определенные практические действия по решению данной проблемы, о чем свидетельствует ряд документов, относящихся еще к РСФСР. Так, возможность введения особого правового режима природопользования в местах проживания и хозяйственной деятельности малочисленных народов России оговаривалась в нескольких важнейших документах. Среди них особо показательны Земельный кодекс РСФСР от 25 апреля 1991г., Закон РСФСР ''О плате за землю'' от 11 октября 1991г., Закон Российской Федерации ''О недрах'' от 21 февраля 1992г. и ряд других. Эти, а так же ряд других нормативных актов обозначили переход рассматриваемой проблемы из стадии общественного обсуждения в конкретно-правовую плоскость. Именно в процессе их разработки в употребление и было введено понятие традиционного природопользования, а необходимые для его осуществления территории стали обозначаться законодателями как ТТП.

Закономерным итогом законотворческой деятельности по правовому регулированию развертывания и управления ТТП стал ряд вышедших в последнее время документов общегосударственного и регионального значения. Так, правовые основы образования, охраны и использования территорий традиционного природопользования автохтонных этносов были заложены Федеральным законом "О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации" от 7 мая 2001 г. В Кузбассе же проблемы выделения ТТП возникли уже в 1993 г. в связи с принятием Советом национальностей Верховного Совета РФ постановления ''Об отнесении шорцев, телеутов, кумандинцев к малочисленным народам Севера '', что напрямую вело к распространению на эти этносы действия Указа Президента РФ ''О неотложных мерах по защите мест проживания и хозяйственной деятельности малочисленных народов Севера'' и предопределяло необходимость разработки соответствующих нормативных актов регионального уровня. В результате в марте 2001 года был введен в действие Закон ''О порядке отвода, использования и охраны земель традиционного природопользования в Кемеровской области'', который и составляет сегодня нормативно-правовую базу регуляции природопользования в национальных районах Кузбасса.

Сопоставление предполагаемых существующим законодательством механизмов выделения ТТП и осуществления регуляции этнического природопользования с материалами, отражающими специфику практикуемых автохтонным населением Горной Шории систем жизнеобеспечения в целом позволяет констатировать, что действующие на данный момент нормативные акты не снимают ряд достаточно важных проблем как общетеоретического, так и практического характера. Далее охарактеризуем коротко некоторые из них.

При анализе приведенных выше документов выясняется прежде всего, что ни один из них не содержит четких конкретных указаний по проблеме локализации и размежевания выделяемых ТТП, ограничиваясь зачастую лишь общими рекомендациями. Так, ст. 9 упомянутого федерального закона предполагает, что «…территории традиционного природопользования могут быть развернуты в местах проживания и хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов» согласно ''Перечню'' 1993 года и его дополнениям, предусматривающим, однако, в качестве мест традиционного расселения автохтонных этносов достаточно крупные таксономические единицы, по своим границам в большинстве случаев совпадающие с территориями целых административных районов или сельских администраций. В областном законе о ТТП последние определены как ''исторически сложившееся земельное пространство'' (употреблено в ст. 2. п. 2.) при отсутствии каких-либо более конкретных разъяснений. Что же касается критериев определения границ и размеров ТТП, то в этом отношении главное внимание в указанных частях нормативных актов сосредоточено на наличии необходимого объема возобновимых биологических ресурсов для ведения традиционных форм хозяйства на выделяемых площадях, что само по себе отнюдь не конкретизирует проблему, а лишь ставит задачи во-первых осуществления постоянного мониторинга ресурсовой базы традиционного хозяйства, а во-вторых – выявления адекватных традиционным моделям природопользования объемов добычи и норм потребления производимой продукции.

Таким образом, есть все основания считать, что в подобном виде приведенные здесь правовые нормы представляются в наивысшей степени абстрактными с точки зрения их практической значимости при разрешении управленческими структурами неизбежно возникающих проблем локализации на уровне населенных пунктов и даже отдельных семей конкретных зон и участков приоритетного использования природных ресурсов. Между тем, реально в настоящее время существующая специфика систем жизнеобеспечения автохтонного и русского населения юга Кемеровской области обуславливает необходимость значительной детализации и уточнения правовых механизмов развертывания ТТП. В пользу последнего тезиса свидетельствуют в частности следующие отмеченные нами в ходе экспедиционных работ моменты.

1) Практикуемые сельским населением Горной Шории (Таштагольский район Кемеровской области) модели землепользования существенно варьируют в зависимости как от уровня ресурсовой обеспеченности традиционного хозяйства, так и от специфики местной социально-экономической конъюнктуры, исходя из чего в качестве полигонов развертывания ТТП целесообразнее предполагать не предусмотренные законодательством крупные административные единицы (районы и сельские администрации), а отдельные населенные пункты и весь комплекс соответствующих территорий хозяйственного освоения, в рамках которых нередко фиксируются оригинальные системы устоявшихся поземельных связей населения;

2) Совокупность экологических параметров осваиваемых населением горно-таежных ландшафтов, во многом предопределяющих традиционно высокий уровень промысловой ориентации проживающих здесь не только автохтонного, но и русского этносов, существенно повышает и степень значимости для практикуемых систем жизнеобеспечения охотничьих и орехопромысловых, а также рыбопромысловых ресурсов как важнейших средств традиционного производства. Однако, последние, как было нами выяснено в ходе полевых работ 2000-2001 гг., размещены по территории освоения населения Горной Шории крайне неравномерно. При этом значительная часть хозяйств, наиболее сориентированных на добычу пушнины и рыболовство, систематически осваивает соответствующие угодья, лежащие за пределами Кемеровской области, в Хакасии (гораздо более продуктивные, чем в пределах Таштагольского района), что нередко вызывает столкновения (в т.ч. и судебные разбирательства) с администрацией республики, заготовительными и природоохранными организациями (Садовой А.Н., Поддубиков В.В., Онищенко С.С., 2000) . По источникам же второй половины XIX в. прослеживается, что данные территории по крайней мере на протяжении двух последних столетий находились в хозяйственном обороте шорцев. (Потапов Л.П., 1936, Кимеев В.М., 1989). Настоящая ситуация отражает в известной мере условный (с т.з. коренных этносов) характер существующих в настоящее время административных границ регионов, что, в свою очередь, затрудняет и проблему выделения конкретных зон традиционного природопользования шорскому населению, которая, по-видимому, должна решаться на межрегиональном уровне, но никак не на районном и, тем более, не на местном. В этой связи особо следует отметить, что само по себе законодательное определение ТТП как «исторически сложившегося земельного пространства» хотя и создает определенные предпосылки для разрешения данного рода затруднений на федеральном уровне, все же нуждается в существенных дополнениях в части проработки конкретных механизмов взаимодействия региональных властей. На сегодняшний же день существующие нормативно-правовые документы такие вопросы детально не регулируют, предусматривая, тем не менее, возможность образования ТТП федерального значения.

3) Степень значимости традиционного природопользования для жизнеобеспечения этнических групп находится в значительной зависимости и от таких параметров существующей социально-экономической инфраструктуры национальных районов, как наличие рабочих мест, региональные рынки сельскохозяйственной и промысловой продукции, торговые связи и транспортно-коммуникационная сеть. В общих чертах воздействие данных факторов может считаться детерминирующим в целом характер существующих в таежных поселках микроэкономических моделей, которые в итоге принимают вид традиционных или же смешанных (традиционно-рыночных), определяя, в свою очередь, и специфику хозяйственного использования выделяемых населению ТТП. Исходя из этого, можно считать необходимым при определении границ развертываемых зон традиционного природопользования учитывать все приведенные выше аспекты при одновременной дифференциации выделяемых участков по характеру их освоения. На основе имеющегося у американских специалистов-антропологов опыта в части решения аналогичных задач можно предложить при этом как минимум две разновидности подобного рода пользования ТТП:

1. Природопользование жизнеобеспечения (продукция большей частью потребляется для нужд семей)

2. Коммерческое природопользование (продукция направлена на рынок).

Кроме того, уполномоченным структурам управления неизбежно придется столкнуться с проблемой размежевания территорий под промышленное освоение и традиционное природопользование, т. к. в большинстве случаев ТТП носят статус особо охраняемых природных зон, что не позволяет сохранять в их границах зачастую долгое время действовавшие промышленные предприятия (в Горной Шории представленные главным образом сетью золотодобывающих участков прииска «Алтайский»), которые, как правило, являются своеобразными гарантами поддержания инфраструктуры значительного количества населенных пунктов (в первую очередь здесь имеется в виду обслуживание сетей электроснабжения и дорог). Действующее же законодательство не предусматривает иной деятельности на территориях традиционного природопользования, за исключением сфер, основывающихся на исторически практиковавшихся коренными малочисленными народами методиках хозяйствования (ст. 1, 13 Федерального Закона).

Проблемы этнической принадлежности и статуса пользователей ТТП также нельзя считать окончательно решенными в имеющемся законодательстве. Многие перечисленные в упомянутом Перечне мест проживания и хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока административные таксоны являются полиэтничными по составу уже в течение длительного времени. На территории Горной Шории примером в этом отношении может служить Усть-Колзасская сельская администрация, где примерно равные доли в составе населения составляют русский и шорский этносы. Тем не менее очевидно, что нормативно- правовая база регуляции традиционного природопользования отражает преимущественно права и интересы автохтонного населения, хотя и оговорены условия выделения ТТП представителям других этнических групп, постоянно проживающих в районах традиционного расселения малочисленных этносов и практикующих схожие с характерными для коренных народов системы хозяйства. Однако, ни в одном из анализируемых законов не дается четкой исчерпывающей формулировки специфических черт именно традиционных методов хозяйства, наличие которых, согласно логике приведенного выше положения, являются достаточным основанием для наделения некоренного населения территориями традиционного природопользования.

Сама процедура выделения ТТП предполагает закрепление определенных участков как за конкретными пользователями, так и за различного рода объединениями автохтонных этносов (гл. 3 ст. 11 федерального Закона; ст. 4. пп.1,2 областного Закона) согласно волеизъявлению населения и по решению местных органов власти. При этом областной Закон ограничивается упоминанием лишь родовой общины как коллективного пользователя, тогда как выявленные нормы обычного права, регулирующие поземельные отношения, действуют в рамках общин территориальных, не подразумевающих родовые принципы распределения сельскохозяйственных и промысловых угодий.

Не до конца проработанными остаются и вопросы внутреннего размежевания ТТП на уровне отдельного населенного пункта. В компетенцию уполномоченных управленческих структур входит лишь отведение общих зон в пределах административных единиц, а также обеспечение контроля за правовым и природоохранным режимом их эксплуатации; в качестве же механизмов распределения угодий между семьями предполагается традиционно сложившаяся система поземельных связей. Иными словами, этом отношении действующее законодательство сориентировано отчасти на юридическое закрепление фактически существующей ситуации. Тем не менее, последняя все же нуждается в определенной корректировке прежде всего в части урегулирования интересов и сфер правовой компетенции с одной стороны пользователей ТТП, а с другой – заготовительных и природоохранных организаций, в настоящее время обладающих правами пользования значительной частью территорий, традиционно осваиваемых населением. Так, к примеру, производственные участки штатных охотников Таштагольского Коопромхоза (как правило наиболее продуктивные) зачастую на различных условиях осваиваются охотниками-любителями, что означает никак не регулируемый латентный оборот арендованных Коопромхозом земель; другая же часть систематически опромышляемых охотничьих угодий с образованием Шорского Национального Природного Парка попали в зону особо охраняемых территорий, способствуя тем самым с одной стороны переводу традиционного охотничьего промысла на нелегальное положение и снижению эффективности природоохранных мероприятий Парка – с другой.

В настоящей статье рассмотрены лишь некоторые аспекты правовой регуляции традиционного природопользования на юге Кемеровской области. При этом основное внимание было уделено проблемам развертывания ТТП. Дальнейшее рассмотрения данной проблематики составляет задачу авторов на последующих стадиях работы. В качестве же основного промежуточного вывода необходимо отметить недостаточный уровень соответствия существующей законодательной базы особенностям реально существующих систем природопользования населения Горной Шории, что предопределяет необходимость уточнения некоторых правовых норм на основе предварительно проведенных этносоциальных экспертиз.

ЛИТЕРАТУРА :

1) Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. №13.

2) Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. №18.

3) Кимеев В.М. Шорцы. Кто они? – Кемерово, 1989

4) Потапов Л.П. Очерки истории Шории – М., 1936

5) Садовой А.Н., Поддубиков В.В., Онищенко С.С. Локализация и распределение промысловых угодий населения национальных сельсоветов Шорского Природного Национального Парка // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы годовой юбилейной сессии Института Археологии и Этнографии СО РАН. Т VI – Новосибирск, 2000 С. 531-536.