promKomplex

ПРОМЫСЛОВЫЙ КОМПЛЕКС АВТОХТОННОГО И РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ ГОРНОЙ ШОРИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ ХХ ВВ.

Поддубиков Владимир Валерьевич

СОДЕРЖАНИЕ:

ГЛАВА I. ПРИНЦИПЫ, ИСТОЧНИКИ И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОМЫСЛОВОГО КОМПЛЕКСА

Методологические принципы системного подхода при синхронном аспекте исследования промыслового комплекса.
Источниковая база исследования.
Методика исследования промыслового комплекса.

ГЛАВА II. ПРОМЫСЛОВЫЙ КОМПЛЕКС В ТРАДИЦИОННОЙ СИСТЕМЕ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ АВТОХТОННОГО НАСЕЛЕНИЯ ГОРНОЙ ШОРИИ.

Экологические параметры осваиваемых территорий как детерминанта промысловой специализации традиционного хозяйства. Характеристикаресурсовой базы промыслов.
Параметровые характеристики экономической мощности традиционного хозяйства и промысловой ориентации автохтонного и русского населения.
Производственные отношения, формы и методики опромышлениякак компоненты промыслового комплекса автохтонного населения.

ГЛАВА III. ГОСУДАРСТВЕННАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА И ФАКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ЭТНОЭКОЛОГИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ ПРОМЫСЛОВОГО КОМПЛЕКСА

Цели, методы и характер внутриполитического курса правительства по отношению к автохтонному населению Южной Сибири во второй половине XIX- начале ХХ вв. Особенности управления, налоговой и земельной политики в Горной Шории.
Региональный рынок как фактор трансформации социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

ПРИЛОЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

Проблема исследования промыслового комплекса как важной составляющей систем жизнеобеспечения, традиционно практиковавшихся автохтонным населением Горной Шории, приобрела в последнее десятилетие особую актуальность. Во многом это связано с рядом стоящих сегодня перед управленческими структурами практических задач, требующих выработки научно обоснованных подходов к их решению при разработке и корректировке курса национальной политики в части регуляции природопользования в зоне опромышления горно-таежных ландшафтов юга Кемеровской области.

Прежде всего это проблема развертывания в пределах Шорского Национального Природного Парка территорий традиционного природопользования, возникшая, по крайней мере, около семи лет назад и до сих пор остающаяся на повестке дня в силу своей многоплановости и сложности, не смотря на ряд уже имеющихся нормативных актов федерального и регионального уровней. Сама по себе идея выделения малочисленным этно-сам (в т.ч. и шорцам, отнесенным в 1993 году решением Совета Федерации РФ к числу ма-лых народов Севера ) подобного рода территорий с особым статусом основывается главным образом на широко декларируемом общественными организациями коренных народов тезисе об экологической сбалансированности исторически сложившихся традиционных форм хозяйства автохтонного населения, не нарушающих естественного равновесия в эко-системах осваиваемых природно-территориальных комплексов, в то время как индустри-альное развитие сибирских регионов способствует превращению ряда районов в зоны эко-логического бедствия, требующие смены или, по крайней мере, существенной корректи-ровки принципов использования природных ресурсов .

При подобных утверждениях зачастую не приводится убедительных аргументов, опирающихся на результаты научных изысканий, что оставляет данный вопрос открытым для обсуждения и определяет необходимость комплексного ретроспективного исследова-ния традиционных систем жизнеобеспечения, которые у населения Горной Шории, в условиях преобладающих темнохвойно-таежных ландшафтов, во многом были сориентирова-ны на развитие присваивающих отраслей хозяйства (т.е. промыслового комплекса) .

Кроме того, при разработке проектов выделения территорий традиционного природопользования нередко возникает проблема локализации конкретных промысловых угодий, исторически осваивавшихся автохтонным населением, а также определения статуса пользователей последними и оптимального режима их эксплуатации. На этот счет существует широко распространенное мнение, согласно которому весь данный круг вопросов должен решаться прежде всего путем частичной реставрации элементов традиционной социально-экономической организации, под которой сегодня часто понимается родовой принцип ре-гуляции опромышления угодий и их распределения среди населения, действовавший в национальных районах в дореволюционный период и окончательно свернутый во времена колхозного строительства в Горной Шории. Данное обстоятельство способствует актуализации проблемы определения границ горношорского промыслового ареала, выявления зон хозяйственного (промыслового) освоения автохтонного населения и реконструкции норм обычного права, регулирующих поземельные отношения на промысле с перспективой выхода на уровень комплексной характеристики системы таежного землепользования в национальных районах Горной Шории и оценки возможной степени эффективности важнейших ее элементов в условиях современной социально-экономической конъюнктуры региона.

Существенную остроту приобрел сегодня и вопрос о способах пресечения нелегальных форм промысла, интенсифицировавшихся в последние десять лет под воздействием глубокого социально-экономического кризиса. Меры, до сих пор предпринимавшиеся в этом направлении органами государственной власти, на данный момент не решают про-блемы. Так, зачастую, циркулирующие на рынке объемы пушной продукции превышают размеры, санкционируемые к добыче существующим законодательством и соответствую-щими инстанциями, что в конечном итоге ведет к значительному расширению так назы-ваемых "черных" рынков промысловой продукции, незаконному обороту пушнины и т.д. В этой связи, квалифицированное урегулирование допустимых норм изъятия промысловых ресурсов в предполагаемых зонах традиционного природопользования и механизмов ее реализации должно, видимо, осуществляться не только с учетом существующей социал-но-экономической инфраструктуры национальных районов и состояния природных ресурсов, но и на основе анализа исторически сложившейся системы регуляции объемов и сезонов добычи важнейших промысловых видов.

Не менее существенна и проблема учета этнической структуры и интересов населения при разработке стратегии социально-экономического развития региона. В значитель-ной мере ее актуализации способствовали участившиеся межэтнические конфликты, воз-никающие на основе поземельных споров в зоне опромышления тайги . Практика их разрешения с позиции силы без предварительного глубокого анализа сложившейся ситуации и привлечения для этих целей научно-исследовательских кадров ясно на сегодняшний день продемонстрировала высокую стоимость некомпетентности органов власти в ряде вопросов, касающихся этнической и территориальной специфики практикующихся моделей природопользования, социально-экономических процессов, протекающих в районах ком-пактного проживания малочисленных этносов и т.д. Примером подобной некомпетентности в отношении традиционных форм организации промыслов и в целом хозяйственной специализации автохтонного населения, имеющей в Горной Шории преимущественно промысловую направленность, могут служить попытки кооперирования, предпринимав-шиеся в 20 и 60 годы. Здесь, при потенциально высокой экономической эффективности традиционно практиковавшихся систем природопользования, предложенные в то время формы кооперации - коопромхозы - оказались несостоятельными и уже в 70 годы начали приходить в упадок.

Таков далеко не полный перечень вопросов, стоящих на данный момент перед регио-нальными органами власти и требующих своего решения при определении курса национальной политики в части оптимизации социально-экономического развития мест прожи-вания автохтонного населения юга Кузбасса с учетом всей совокупности их специфических черт. Большинство из них не могут быть оптимально решены без предварительного научного исследования соответствующей проблематики в динамике как минимум за по-следнее столетие, так как зачастую существование традиционных форм хозяйства и этносоциальной организации "в чистом виде" относится в ходе дискуссий о приоритетных на-правлениях развития национальных районов юга Кемеровской области к концу XIX - первым двум десятилетиям XX века. Этот период и послужил хронологическими рамками на-стоящей работы, являющейся лишь первым этапом исследования промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории и предполагающей дальнейшее его изучение по более поздним срезам с перспективой анализа динамики его системообразующих связей согласно системно-диахронному принципу этносоциального мониторинга . Кроме того, сами территории, составляющие полигон исследования (Томская, Мрасская и Кондомская инородческие волости Кузнецкого уезда Томской губернии), как специализированный промысловый район с ярко выраженной товарной значимостью продукции орехового и пушного промыслов сформировались только во второй половине XIX, во многом под влиянием региональных рынков, и в полной мере ощущали на себе воздействие последних к началу XX столетия, что вызвало существенные трансформации системы жизнеобеспе-чения автохтонного населения в целом и промыслового комплекса в частности. В этот же период был предпринят и ряд мероприятий со стороны государства, еще более усиливших процессы реорганизации социально-экономической инфраструктуры национальных рай-онов. Среди них достаточно показательны меры, осуществлявшиеся в рамках землеустрои-тельной и переселенческой политики. Все это повлияло на выбор хронологических рамок исследования, позволяющих рассмотреть основу жизнеобеспечения автохтонного населе-ния Горной Шории (промысловый комплекс) на момент начала ее необратимых измене-ний, вызванных влиянием различных внешних факторов, среди которых одно из наиболее существенных мест так или иначе занимает проводившаяся в указанный период в нацио-нальных районах Южной Сибири государственная политика.

Объектом настоящего исследования стал комплекс присваивающих отраслей хозяй-ства, являвшихся базой системы жизнеобеспечения, практиковавшейся автохтонным насе-лением Горной Шории в исследуемый период во взаимосвязи с ландшафтными характери-стиками осваиваемых природно-территориальных комплексов, соответствующими осо-бенностями расселения, локализации промысловых угодий и поземельных связей шорских территориальных общин, а также с деятельностью представителей торгового капитала и мероприятиями по регуляции поземельных отношений на промысле, осуществлявшимися органами государственной власти и Кабинетом Его Императорского Величества.

При этом в качестве предмета изучения предлагается вся совокупность внутренних и внешних социально-экономических, этнических, а также экологических связей, принци-пов организации и наметившихся к началу ХХ века путей и механизмов трансформации промыслового комплекса как многокомпонентной иерархически соподчиненной логиче-ской структуры (системы).

Важнейшая же цель исследования состоит в определении и апробации методик обра-ботки массовых статистических данных, позволяющих с, одной стороны, провести струк-турный анализ промыслового комплекса с определением направления и тесноты его сис-темообразующих связей, а с другой - выйти на уровень анализа государственной нацио-нальной политики в части воздействия на социально-экономическую конъюнктуру нацио-нальных районов с перспективой оценки предпринятых не только в изучаемый период, но и на предшествовавших этапах управленческими структурами в этом направлении мер и их ближайших результатов, главным образом с позиций автохтонного населения Горной Шории, а не только государственных интересов, как то нередко имело место в трудах ис-следователей. По заданному хронологическому срезу предполагается дать развернутую многоаспектную характеристику промыслового комплекса (опирающуюся не только на качественные оценки, но и основанную на анализе количественных параметров, сущест-венно расширяющих операциональные возможности в части измерения и выражения в на-глядной форме важнейших свойств и связей изучаемого объекта) именно как системы функциональных связей. Однако, принимая во внимание известную протяженность во времени процессов изменения и проявления последних, следует оговориться, что для ис-черпывающей их характеристики необходим сравнительный анализ нескольких временных рядов соответствующих данных с перспективой выявления динамики системы в целом, что не лежит в предметной области настоящей работы и будет реализовываться автором на по-следующих стадиях разработки данной проблематики. Настоящий же проект сфокусиро-ван на синхронном аспекте исследования промыслового комплекса автохтонного населе-ния Горной Шории, подразумевающего главным образом статическое его рассмотрение при систематизированном анализе основных компонентов и связей объекта исследования.

Исходя из заявленной цели были сформулированы и ближайшие задачи работы:

1) формирование пакета уже разработанных специалистами – историками и этнографами методик, максимально отвечающих системному исследованию промыслового комплек-са, определение корпуса источников и оптимальных параметров для характеристики важнейших социально-экономических, этнических и иных связей

2) реконструкция и структурный анализ промыслового комплекса как элемента общей системы жизнеобеспечения, практиковавшейся автохтонным населением Горной Шо-рии на рубеже веков с одной стороны и как самостоятельной системы - с другой

3) оценка национальной политики и региональных рынков как факторов внешнего воздей-ствия на систему связей, организующих промысловый комплекс, выявление механиз-мов и причин вызванной данными факторами трансформации системы.

Исследование подобного рода проблематики существенно осложняется ее более чем слабой изученностью в историографии. На сегодняшний день реально существует необхо-димость как анализа и синтеза отрывочных данных, уже содержащихся в историко-этнографической литературе, так и поиска новых источников.

До настоящего времени не предпринято ни одной попытки целенаправленно рассмот-реть промысловый комплекс автохтонного населения Горной Шории как упорядоченную функциональную систему социально-экономических и этнических связей. Совершенно от-сутствуют монографические работы исследовательского характера, относящиеся к дорево-люционному периоду, хотя имеется ряд трудов описательного плана, содержащих, как правило, отдельные (зачастую совершенно неупорядоченные) сообщения путешественни-ков и миссионеров, посетивших Шорию в конце XIX - начале XX веков, и отнесенных ав-тором настоящей работы к числу использованных источников в силу их существенной ин-формативной емкости с точки зрения наличия фактического материала.

Из советских исследователей наиболее весомый вклад в изучение социально-экономической истории Южной Сибири (в том числе и Шории) внес Л.П. Потапов. Его ра-боты посвящены большей частью процессам, протекавшим в среде автохтонного населе-ния на рубеже XIX-XX веков. Имея достаточно широкую базу фактических данных, опи-раясь прежде всего, на собственный экспедиционный материал и историографические па-мятники второй половины XIX столетия, он подробно характеризует традиционные формы охотничьего и орехового промысла как отдельных отраслей хозяйства, продукция которых напрямую направлена на рынок, досконально рассматривает соответствующие производ-ственные приемы и способы опромышления тайги, вскрывает производственный промы-словый цикл через сезоны добычи отдельных видов промысловой продукции . Впервые Потаповым дается характеристика форм производственных отношений на промысле в рамках системы родовых отношений .

В этом плане материал, собранный Потаповым, до сих пор не утратил своей актуальности и нередко используется исследователями в качестве источника. Но, рассматривая отдельные элементы единого хозяйственного комплекса, Потапов не ставил перед собой задачи выявления механизмов их взаимной обусловленности, определив тем самым надол-го устоявшуюся в отечественной историографии и характерную для большинства после-дующих работ тенденцию к отраслевой характеристике комплексного по своему внутрен-нему содержанию хозяйства автохтонного населения Горной Шории без анализа связей между его элементами. Аналогичный же подход был применен исследователем и к изуче-нию в отдельности каждой из присваивающих отраслей промыслового комплекса. В зна-чительной мере данное обстоятельство было предопределено использовавшимися Потапо-вым методологическими принципами и приемами, характерными для первой половины XX века, достаточно эффективными в тот период, но не обладающими необходимыми опера-ционными возможностями в настоящее время .

В итоге сегодня реально возникает необходимость не только восполнения ряда ос-тающихся вплоть до настоящего времени информационных лакун и рассмотрения при-сваивающих отраслей традиционного хозяйства автохтонного населения Горной Шории в совершенно ином, комплексном ракурсе, но и уточнения некоторых сформулированных исследователем выводов и рабочих гипотез с привлечением массовых статистических дан-ных.

Известен также ряд работ А. Янушевича, посвященных проведенному в 20-е годы ХХ века исследованию охотничьего промысла шорцев(главным образом на основе собствен-ного экспедиционного материала), но содержащих достаточное количество ретроспектив-ных отступлений, где автор приводит довольно развернутую детальную характеристику способов охоты, принципов организации промысловых артелей и основных путей реализа-ции пушной продукции . Однако, исследователь обошел проблему определения степени важности и удельного веса охотничьего промысла в общей системе жизнеобеспечения ав-тохтонного населения. Затронутые в общих чертах вопросы выяснения состояния ресурсо-вой базы охоты мясо-пушного направления решались автором вне связи с общими харак-теристиками осваиваемых населением природно-территориальных комплексов и остались в конечном итоге до конца неразработанными. В целом исследователь не вышел и за рамки охарактеризованного выше отраслевого подхода к изучению хозяйства автохтонного насе-ления.

Круг работ последнего десятилетия крайне ограничен и зачастую не выходит за рам-ки уже введенной в научный оборот информации как в части анализируемой источниковой базы, так и в отношении применяемых подходов к исследованию присваивающих отраслей хозяйства автохтонного населения Горной Шории . В известной мере исключение здесь составляет лишь статья О.В. Бычкова , в которой охотничий промысел охарактеризован как неотъемлемое направление хозяйственной деятельности шорцев начала XX века и предпринята попытка определить степень значимости товарной пушной продукции для обеспечения необходимого прожиточного уровня населения. Тем не менее в корпусе при-влеченных автором источников доминируют описательного плана материалы и обобщен-ные статистические данные, что существенно снижает уровень репрезентативности сфор-мулированных в работе выводов и рабочих гипотез.

В монографическом и диссертационном исследованиях А.Н. Садового рассмотрены поземельные отношения на промысле в контексте анализа социально-экономических и эт-нических связей шорских территориальных общин. При этом автором были обработаны и введены в научный оборот ранее не привлекавшиеся в подобных работах массовые стати-стические данные, отражающие весь комплекс параметров систем жизнеобеспечения насе-ления Горной Шории, а также были разработаны важнейшие принципы и методики мониторинговых исследований этносоциальных процессов в национальных районах (прежде всего системного подхода к анализу соответствующих социально-экономических связей), которые и составили основу инструментария и методологических позиций автора настоя-щей работы, подробно раскрываемых в ее первой главе.

Так или иначе, на данный момент совершенно не разработанными, спорными или же не достаточно систематизированными остаются вопросы, связанные с:

определением удельного веса промыслов в системе жизнеобеспечения автохтонного населения Горной Шории
анализом этноэкологических аспектов промыслового комплекса как компонента системы жизнеобеспечения, в условиях моноэтничного состава населения (в большинстве районов) близкой к состоянию этноэкосистемы и, в этой связи, обнаруживающей существенную экологическую детерминированность всех своих структурных элементов
районной спецификой производственного промыслового цикла (по объектам промысла)
реконструкцией норм обычного права, регламентирующих комплекс поземельных отношений в промысловых районах и объемы изъятия ресурсов
вариативностью производственных отношений на промысле и факторами, их обуславливающими
выяснением причин и направленности вызванных внутренней политикой государства трансформаций промыслового комплекса в контексте широких реорганизаций традиционных систем жизнеобеспечения в целом.

Недостаточно проанализирована и проблема воздействия региональных рынков как на организацию промыслов, так и на состояние сырьевой базы. Не разработанность данной тематики определяет научную новизну работы.

Источниковая база настоящей работы раскрыта в первой главе. Она включает не-сколько групп источников:

1) материалы первичного статистического учета, отложившиеся в Государственном архи-ве Кемеровской области и представленные фондом землеустроительных партий, рабо-тавших в 1912-13гг. на территории Алтайского Горного Округа . Среди всех привле-ченных источников максимальной степенью информативной емкости характеризуется именно данная группа. Для исследования промыслового комплекса наибольший инте-рес представляют следующие документы фонда:

посемейные списки по каждому инородческому улусу и прилагающиеся к ним сведе-ния об имущественном положении семей, содержащие достаточно полную информа-цию по экономической мощности обследованных хозяйств (в том числе общие доходы населения от промыслов и размеры задолженности торговцам), позволяющую дать комплексные характеристики присваивающих отраслей хозяйства шорцев начала XX века как составляющей практиковавшейся на тот момент автохтонным населением сис-темы жизнеобеспечения с учетом влияния на нее региональной рыночной конъюнкту-ры. Списки составлены производителем землеустроительных работ и заверены сель-скими старостами.
Объяснительные записки к проектам земельных наделов, содержащие информацию о населенных пунктах, объединенных единым наделом и дающие общую характеристику систем землепользования и через количественные параметры выражающие степень развития отдельных отраслей хозяйства населения (в том числе и промыслового ком-плекса).
Помимо того, в исследовании промыслового комплекса частично были привлечены не сохранившиеся в полном объеме и тяжело расшифровывающиеся таблицы подробного вычисления наделов и геодезические абрисы, составленные топографами и дающие краткую характеристику ландшафтов а пределах выделяемых хозяйственных зон (с учетом и ряда промысловых районов).

2) Экспедиционные материалы и историко-этнографические очерки исследователей конца XIX- начала XX веков (В.В. Вербицкого, В. Радлова, А.В. Адрианова, А.В. Анохина и других). Содержащаяся в них информация часто фрагментарна и требует существенной систематизации в контексте отдельных аспектов проблемы исследования. Однако, ко-лоссальный объем фактического материала, содержащегося в данных работах, опреде-ляет необходимость их использования в качестве источника настоящего исследования для формирования рабочих гипотез, проверяемых на основе анализа массовых количе-ственных данных (первая группа источников) с использованием методов статистиче-ской обработки последних.

3) Вышедшие к 1913 году нормативные акты различных уровней, регулирующие те или иные аспекты проблем природопользования, налогообложения и поземельных отноше-ний в местах компактного проживания автохтонного населения Горной Шории. Они используются в работе параллельно с информацией, полученной при анализе первых двух групп источников и служат для выявления направления и последствий курса на-циональной политики в части исследуемых в работе аспектов проблем жизнеобеспече-ния шорцев.
Методологической основой работы послужили принципы системного подхода (при синхронном аспекте рассмотрения объекта исследования), по мнению автора максимально отвечающие заявленной цели и поставленным исследовательским задачам. Непосредст-венно в работе они выразились в:

выделении отдельных компонентов промыслового комплекса и их самостоятельном анализе
рассмотрении всех компонентов во взаимосвязи и определении механизмов их согла-сования с одной стороны и с учетом воздействия на них внешних факторов - с другой
трактовке самого понятия промыслового комплекса не столько как совокупности при-сваивающих отраслей хозяйства автохтонного населения, сколько как системы широ-кого спектра социально-экономических и этнических связей
в этноэкологическом подходе к анализу промыслового комплекса как основы системы жизнеобеспечения населения исследуемых территорий

Комплекс примененных методик рассмотрен в первой главе. Он прежде всего включает методы компонентного и структурно-функционального анализа при исследо-вании организации промыслового комплекса как системы различных связей, а также вы-борочный метод при определении и доказательстве репрезентативности выборок из ге-неральной совокупности количественных данных.

Специфика исследуемой проблематики определяет необходимость использования в настоящей работе специальной терминологии, позволяющей дать максимально полные характеристики изучаемого объекта. Однако, в силу его междисциплинарного характера, определяющего разнообразие применяющихся к его исследованию подходов (представи-телями различных отраслей знания) и слабой изученности соответствующих проблем в имеющейся научной литературе наблюдается существенная неопределенность в трак-товке ряда понятий (в том числе и ключевых). Это в конечном итоге способствует суще-ственным расхождениям исследователей в формулируемых выводах и оценках. С целью избежания связанных с данным обстоятельством затруднений к настоящей работе прила-гается список использованных терминов, содержащий основные трактовки каждого из спорных понятий в исследовательской литературе.

Практическая значимость важнейших результатов проведенного исследования оп-ределена апробацией ранее не применявшихся в подобного рода целях методик и мето-дологических принципов, а также, по крайней мере, постановкой на теоретическом уровне ряда вопросов, имеющих непосредственный выход на существенно актуализиро-вавшиеся в последнее время чисто практические задачи в области разработки проектов развития национальных районов юга Кузбасса.

Некоторые промежуточные результаты исследования на данный момент опублико-ваны в сборниках материалов 36-й, 38-й и 39-й Международных Научных Студенческих конференций «Студент и научно-технический прогресс», а также 40-й Региональной Ар-хеолого-Этнографической конференции, проходивших в 1998 и 2001гг. в г. Новосибир-ске и легли в основу соответствующих научных докладов. Использованные же в работе методики отрабатывались автором также при анализе промыслового комплекса авто-хтонного населения Горной Шории по срезу 2000 года в ходе социально-экономического обследования национальных сельских советов Таштагольского района Кемеровской об-ласти, проведенного группой этносоциального мониторинга Кузбасской Лаборатории Археологии и Этнографии Института Археологии и Этнографии СО РАН в рамках Фе-деральной Целевой Программы «Интеграция» .

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка привлеченных источни-ков и литературы и приложения.

ГЛАВА I.
ПРИНЦИПЫ, ИСТОЧНИКИ И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОМЫСЛОВОГО КОМПЛЕКСА

Определенный выше объект исследования и соответствующий круг интересующих нас в настоящей работе вопросов предопределяют специфику применяемых при исследовании методологических принципов и методик, а так же корпуса привлеченных нами источников. Их характеристика и приводится в данной главе.

I. Методологические принципы системного подхода при синхронном аспекте исследования промыслового комплекса.

Многоаспектный характер объекта исследования, включающего не только различные социально-экономические связи, но и этноэкологические (часто имеющие латентный характер), на наш взгляд, предопределяет целесообразность его системного анализа. Данное обстоятельство достаточно отчетливо подтверждается при попытке выделения в промысловом комплексе автохтонного и русского населения Горной Шории общесистемных признаков, проявляющихся уже при самом поверхностном его рассмотрении. Прежде всего он вполне подходит под большинство существующих определений системы, разработанных применительно к различным областям знания, но схожим в части вычленения базовых (необходимых) свойств, достаточных для утверждения о системности рассматриваемых объектов. Количество же дефиниций понятия «система» исчисляется десятками, однако все они так или иначе в наиболее абстрактном виде сводятся к указаниям на то, что:

системы состоят из элементов, компонентов, частей, вещей и т.д.
элементы (части) системы взаимосвязаны или, по крайней мере, находятся в определенных отношениях
кроме того, они образуют вместе некое целостное единство

Подобный подход к определению специфики объекта исследования, на наш взгляд, весьма продуктивен с точки зрения присущих ему операциональных возможностей, т.к. позволяет не только глубокого монографически проанализировать отдельные компоненты промыслового комплекса (как то уже имело место в ряде этнографических работ), но и учесть их взаимосогласованность, взаимозависимость в рамках единой упорядоченной иерархически соподчиненной структуры, что в итоге может способствовать с одной стороны систематизации разрозненной информации (зафиксированной в имеющихся источниках) по присваивающим отраслям традиционного хозяйства шорцев, а с другой - преодолению устоявшейся в отечественной этнографии традиции к отраслевой характеристике форм хозяйственной деятельности, духовной и материальной культуры и т.д. автохтонных этносов Сибири. При этом в качестве структурных компонентов промыслового комплекса предполагается рассматривать не только традиционно исследуемые этнографами материальную культуру (промысловый инвентарь) и методики опромышления, но также и характер производственных отношений аборигенного населения, всю совокупность экологических параметров осваиваемых территорий, нормативно-правовое поле и существующее информационное пространство, административно-территориальную структуру национальных районов и, кроме того, ряд факторов, условно относящихся к числу внешних (таких как государственное управление и межэтническое взаимодействие). Однако, в данном случае речь не идет о последовательной поэтапной характеристике каждого из данных компонентов объекта исследования; напротив в виду имеется именно комплексное изучение всей совокупности его связей одновременно.

Взаимосвязанность же выделенных элементов или, по крайней мере, наличие какого-либо рода отношений между ними вряд ли может вызывать обоснованные сомнения уже хотя бы потому, что так или иначе многие из них на данный момент вскрыты исследователями в области исторической науки, этноэкологии и социологии на примере целого ряда пересекающихся с тематикой настоящей работы сюжетов. Однако, проблема системного рассмотрения всей совокупности связей в целом при исследовании промыслового комплекса до настоящего времени остается на повестке дня.

Имеющиеся философско-методологические разработки в части общей теории систем значительно упрощают данную задачу. Так, весьма эффективными при формировании методологической базы данного исследования оказываются многие из системных принципов, предложенных В.В. Казаневской в рамках универсальной концепции элементарной системы (КЭС) , ориентированной на обобщение важнейших характеристик системных объектов, лежащих в предметной области различных отраслей знания, а также разработки Садовского В.Н. и Уемова А.И. и др.

В первую очередь интерес вызывают сформулированные авторами базовые общесистемные положения (в любом случае используемые при системном анализе), которые мы и постараемся далее охарактеризовать в общем виде с позиций их использования для исследования промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории.

I.1. Обязательное наличие пространственных координат существования систем Это одна из основополагающих их философско-методологических характеристик . При системном же анализе промыслового комплекса (как подсистемы систем жизнеобеспечения автохтонного и титульного этносов) она заслуживает особого внимания, т.к. имеет существенное значение в части выработки общей стратегии исследования и позволяет избежать неадекватных трактовок имеющегося фактического материала на уровне его обобщения и сравнительной характеристики. Особую значимость при этом приобретают проблемы определения территориальных рамок исследования, необходимых в силу наблюдающейся локальной специфики любого из полигонов исследования и отражающих все возможные вариации связей в системе «социум (этническое сообщество) – окружающая среда (в самом широком смысле слова)», во многом обусловленные параметрами занимаемых природно-территориальных комплексов и соответствующей социально-экономической инфраструктурой. Таким образом, при часто возникающей необходимости сравнительного анализа (на основе выборочных эмпирических данных) состояния промыслового комплекса (т.е. уровня его экономической мощности, значимости промысловой продукции, производственных промысловых отношений и т.д.) у населения, даже занимающего на первый взгляд схожие во многих отношениях экологические ниши или расселенного в пределах одного административно - территориального района, теоретическим обобщениям так или иначе должна предшествовать стадия обоснования типичности (однородности) всей совокупности характеристик изучаемых территорий. Данное обстоятельство, однако, не всегда учитывается исследователями-этнографами, что способствует значительному снижению уровня репрезентативности выводов и рабочих гипотез, сформулированных на основе неправомерной экстраполяции данных, относящихся к нетипичным в природно-территориальном, а соответственно и в социально-экономическом отношениях районам, на достаточно обширные зоны, охватывающие население, практикующее, как оказывается при ближайшем рассмотрении, качественно отличные системы жизнеобеспечения, в различной же степени завязанные и на освоение имеющихся промысловых ресурсов. Исходя из этого территориальные рамки настоящей работы ограничены двумя полигонами исследования (См. табл. 8), существенно различающимися не только в экологическом отношении со всеми вытекающими отсюда последствиями в части уровня развития присваивающих отраслей практикуемого автохтонным и русским населением хозяйства, но и имеющих специфику в существовавший по изучаемому нами срезу этнической структуре. Таким образом мы сочли целесообразным в Полигон I включить территорию Мрасской и Кондомской волостей Кузнецкого уезда Томской губернии (верхнее и среднее течение рр. Мрассу и Кондома), отличающуюся с одной стороны абсолютным преобладанием горно-таежных ландшафтов, существенно ограничивающих возможности развития сельскохозяйственного производства и тем самым повышающих роль промыслового комплекса в системе жизнеобеспечения, практикуемой населением; а с другой – моноэтничным его составом, что говорит об отсутствии здесь постоянных межэтнических контактов, а следовательно и о сохранении в максимально чистом виде именно традиционных форм хозяйства и потестарной организации шорцев. Полигон II - напротив, на стыке изопрагм черневой тайги и лесостепи, включая Томску волость Кузнецкого уезда Томской губернии. В отношении параметровых характеристик природно-территориальных комплексов здесь имеются гораздо более подходящие условия для практики производящих отраслей хозяйства (таких как придомное животноводство и земледелие), а этническая структура населения полиэтнична благодаря имеющимся здесь переселенческим участкам второй половины XIX века, что дает нам возможность сравнения показателей экономической мощности каждой из присваивающих отраслей хозяйства, рассчитанных по группам как русских, так и шорских семей и выявления на этой основе черт, не столько свойственных для промыслового комплекса, практикуемого в рамках традиционной системы жизнеобеспечения автохтонного этноса, сколько возникших в результате межэтнических контактов. Кроме того, специфика выбранных нами полигонов исследования определена и степенью их близости к важнейшим путям сообщения, что так или иначе должно было сказываться во-первых на характере и степени участия населения в региональном товарообороте промысловой продукции, а во-вторых – на уровне ее товарной значимости и, соответственно, на соотношении отраслей внутри промыслового комплекса. В этой связи население расположенной в непосредственной близости от г. Кузнецка Томской волости имело, по-видимому, исключительные возможности для сбыта добываемой пушнины и ореха, что и обусловило распространенную здесь в изучаемый период практику посреднической торговли, при которой местное население реализовывало не только собственную добычу, но и закупленную у промысловиков отдаленных горно-таежных районов (по заниженным ценам).

Таким образом учет охарактеризованной здесь локальной специфики организации промыслового комплекса позволяет констатировать как минимум два ее варианта, характерные для населения Горной Шории и локализованные в качественно отличных (в экологическом и социально-экономическом отношениях) зонах. По этому и формулируемые нами выводы и рабочие гипотезы, основанные на материалах, относящихся к различным полигонам, должны распространяться исключительно на зоны их локализации. Экстраполяция же в данном случае возможна лишь при существенной схожести всех важнейших параметров исследуемых территорий.

I.2. Наличие хронологических рамок возникновения, развития и функционирования систем – еще одно из важнейших положений системного подхода. Его учет способствует оптимальному решению методологических задач (схожих с выше охарактеризованными), связанных с процедурой обоснования научной ценности информации, полученной в результате сопоставления данных по различным хронологическим срезам. Однако, настоящая работа, сориентированная на синхронный аспект исследования промыслового комплекса, предполагающий его статическое рассмотрение, является лишь первым этапом изучения соответствующей проблематики, в силу чего и оперирует исключительно одним хронологическим срезом (1912-13 гг.), относящимся к периоду наметившейся комплексной трансформации всей совокупности социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса под воздействием ряда внешних факторов и прежде всего – государственной национальной политики и региональной рыночной конъюнктуры. Основные же системообразующие связи при синхронном аспекте исследования промыслового комплекса нами выявлялись на основе анализа параметровых характеристик каждого из его компонентов, а не исходя из сопоставления данных по нескольким срезам. Во многом это определено спецификой имеющейся у нас источниковой базы, не включающей необходимых массовых статистических данных по периодам, ранее 1912 года. Однако, в соответствии с одной из первоочередных целей работы, состоящей в выявлении основных механизмов реорганизации традиционных форм промыслового комплекса в ряде случаев нами допускались и ретроспективные отступления с целью общего анализа характера и направленности протекавших процессов; и в данном случае мы опирались на источники описательного плана, а также законодательные материалы. В целом же работа создает необходимую теоретическую базу для последующих этапов исследования промыслового комплекса по более поздним хронологическим срезам.

I.3. Структура системы. Понимание организационных основ и принципов функционирования системного объекта (в нашем случае промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории) во многом должно базироваться на анализе его структуры. При этом следует отметить, что, несмотря на наблюдающиеся расхождения специалистов в части оценки соотношения (тождества) понятий системы и структуры, большинство из них склоняется к признанию наличия структуры как необходимого условия системности объекта . Само же понятие структуры в общей теории систем интерпретируется, как правило, в двух аспектах:

Атомарном, или пространственном, предполагающем характеристику структуры с точки зрения ее композиции в пространстве. Выделение же ее компонентов и определение их взаимоположения в данном случае производится по некоторому признаку.
Функциональном, направленном на выделение компонентов как различного рода функций

Однако, в системных исследованиях, по мнению некоторых специалистов , наиболее оптимальным вариантом понимания структуры является комплексный подход, сочетающий оба данных аспекта в единой пространственно-функциональной структурной характеристике объекта, т.к. при системном анализе достаточно существенное значение имеют и пространственная конфигурация компонентов системы, и их функции, определяющие в целом целевую (или мотивационную) сферу объекта как основной причины его существования. В настоящем исследовании, на наш взгляд, это особо важно в силу специфики изучаемых явлений, подразумевающих (по крайней мере на теоретическом уровне, при формулировке исходных рабочих гипотез) наличие определенной взаимозависимости между пространственной (содержательной) стороной структуры промыслового комплекса и вырастающих на ее почве различного рода связей (функций).

В этой связи содержательная характеристика структуры промыслового комплекса, по-видимому, должна проводиться на первом этапе исследования, в методическом плане соответствующем стадии реализации метода анализа. Во-первых при этом встает проблема выявления элементов рассматриваемой системы, значительно осложняющаяся естественным происхождением объекта и часто наблюдающимся латентным характером его связей, в известной степени затрудняющими определение необходимого (в соответствии с выше приведенным пространственным аспектом рассмотрения структуры) структурирующего признака . Последний должен не только строго соответствовать целевым установкам исследования, но и наиболее адекватно отражать специфику его предметной области. Так, изначальная ориентированность работы на оценку уровня эффективности проводимой государственной национальной политики с позиций анализа состояния промыслового комплекса (и в целом систем жизнеобеспечения) автохтонного и русского населения диктует необходимость учета следующих важнейших составляющих объекта:

Экономической компоненты (практикуемый хозяйственный комплекс с учетом степени значимости в нем не только присваивающих, но и производящих отраслей, прожиточный уровень населения и социально-экономическая инфраструктура полигонов исследования)

Комплекса экологических характеристик (орографических, фаунистических, геоботанических, климатических и иных) осваиваемых природно-территориальных комплексов и соответствующих параметров состояния ресурсовой базы как промыслового, так и приусадебного комплекса с перспективой их сравнительного анализа и оценки на этой основе уровня значимости промыслов в системе жизнеобеспечения автохтонного и русского населения
Всех существующих адаптивных механизмов населения (как к окружающим ландшафтам, так и к этнополитической конъюнктуре)
Практикуемых моделей социальной и потестарной организации и обычно-правовой нормативной базы в части регуляции социально-экономических и производственных промысловых отношений
Легитимной законодательной базы в части определения правового статуса автохтонного и русского населения, регуляции поземельных отношений в местах опромышления, налогообложения, а также административно-территориальной структуры Горной Шории
Основных путей торгово-транспортной и иной коммуникации.

При этом в качестве признака элементарного деления системы промыслового комплекса выступает непосредственное отношение каждого из определяемых компонентов к прожиточному уровню населения в целом и его ориентации на те или иные источники жизнеобеспечения в условиях меняющейся экологической, социально-экономической, политической и т.д. конъюнктуры. Однако, необходимо также отметить, что сама процедура выявления компонентов исследуемой системы, как и в целом системное видение объекта, с гносеологической точки зрения носит чисто условный теоретический характер. Предлагаемый системный подход предполагает прежде всего построение систем именно как логических моделей , предназначенных главным образом для структурирования (на уровне обобщений) изначальной информации, отличающейся существенной разноплановостью и разобщенностью. При этом значительно облегчается задача анализа и синтеза имеющегося первичного материала и последующей формулировки выводов и рабочих гипотез. Уровень же репрезентативности последних в данном случае не снижается существенно из-за столь высокой теоретизированности подхода в целом, что обеспечивается соответствующими методиками отбора данных (с учетом охарактеризованных выше хронологических и территориальных аспектов исследования), основанными на выборочном методе с оценкой возможного диапазона значений предельно допустимой ошибки. Выделяемые же для анализа компоненты, согласно методологии системного подхода, должны с одной стороны отвечать условию дискретности по отношению к выбранному критерию деления системы, а с другой – в свою очередь проявлять многосоставной (системный) характер и иметь многокомпонентную структуру. Подобное соотношение делимости и структурной целостности элементов системы в методологическом плане обосновывается присутствующей на всех без исключения уровнях организации системы непосредственной взаимосвязанностью частей и целого, обнаруживающих необходимость при исследовании системных объектов их синхронного рассмотрения. Здесь мы руководствуемся положением о целесообразности постижения целого через его составные части и наоборот .

Этапу определения и содержательной характеристики элементов системы соответствует метод дедуктивного анализа (в методологическом плане как раз и представляющего собой разделение объекта на части и отдельное подробное их рассмотрение), подразумевающий выбор как самих элементов, так и соответствующего инструментария для их монографического изучения исходя из специфики объектной области и задач исследования в целом. Иными словами в данном случае речь идет о рассмотрении каждого из компонентов системы как неотъемлемой (структурной) части целого, на чем и должны основываться методологические аспекты ее характеристики, проводимой с учетом ее включенности в общую структуру системы. Практически все из выделенных выше компонент промыслового комплекса в целом отвечают настоящему требованию сбалансированного соотношения их свойств делимости и целостности, с одной стороны являясь разного рода самостоятельными элементарными структурами (как, например, осваиваемые ландшафты, хозяйственный комплекс, или адаптивные механизмы автохтонного населения), а с другой – представляя собой в известной степени законченные дискретные величины по отношению к объекту исследования и соответствующему определенному критерию выделения его элементов.

I.4. Согласование и организация связей промыслового комплекса. Суть структурной организации системы не сводится только к определенной сумме упорядоченных взаимоположенных ее составляющих, а подразумевает также и весь комплекс их взаимосвязей, во многом и определяющих, согласно методологии системного подхода, целостность системного объекта как такового. В подавляющем большинстве случаев сами те или иные системы и характеризуются специалистами не столько в содержательном (элементарном) аспекте, сколько как комплекс упорядоченных различных по происхождению и характеру связей . В настоящей работе это кажется нам особенно важным. Выявление связей между выделенными элементами промыслового комплекса соответствует функциональному аспекту анализа системы, который, по-видимому, должен проводится после содержательной характеристики всех ее компонент в отдельности. Важнейшим же методом на данной стадии исследования становится синтез индуктивной направленности. Иными словами, имея детальную содержательную характеристику каждой из выделенных компонент системы в отдельности, возникает возможность сопоставления выявленных их свойств и качеств, суммирующихся в совокупность общесистемных функций и целей, с перспективой функциональной характеристики системы в целом. В первую очередь при этом заслуживают внимания важнейшие общие для большинства системных объектов механизмы системообразования.

Исходя из основных положений теории систем, процесс системообразования в общих чертах подразумевает выполнение следующих непременных условий:

Сохранения и спецификации
Согласования компонентов
Формирования в результате двух предыдущих условий интегральной функции системы.

Условие сохранения и спецификации свойств объектов, участвующих в системообразовании подразумевает с одной стороны сохранение ими своего собственного существования (в определенной мере самостоятельного), а с другой – приобретение качественно новых специфицирующих свойств или функций, создающих базу для формирования эмерджентной общесистемной интегративной целевой сферы. Иными словами, объект, вступающий в систему и принимающий вид ее компоненты, остается в целом тождественным самому себе, хотя и в некоторой степени видоизменяется (не только в функциональном, но иногда и в содержательном смысле). Степень же спецификации объектов, входящих в структуру системы, может быть различной: от совершенно незначительной, почти нулевой, до полной - в зависимости от общего уровня интеграции системы, хотя и в рамках одного системного объекта возможны существенные вариации в части интенсивности интегративных процессов и глубины трансформаций отдельных элементов. Для настоящего исследования особое значение при этом имеют следующие моменты. Во-первых сам факт наличия в каждом из элементов системы наряду с имманентными ему первичными свойствами вторичных приобретенных функций ставит проблему их выявления. В данном случае мы выходим на вскрытие латентных механизмов образования социально-экономических, этноэкологических и иных связей промыслового комплекса, составляющих его функциональную основу посредством вычленения в каждом из их элементов вторичных свойств и качеств. Во-вторых существенное значение имеет предоставляющаяся в данном случае возможность количественной оценки степени интеграции системного по своей природе объекта через сравнительный анализ выраженных в числовых параметрах (при помощи методов статистического анализа) качественных характеристик присущих различным элементам свойств как до вхождения в систему, так и после него. Так, к примеру, вполне возможна взвешенная оценка степени воздействия производственной деятельности автохтонного населения на экосистемы осваиваемых природно-территориальных комплексов (или же диаметрально противоположной связи) при помощи сопоставления характеристик их состояния (численность охот-промысловой фауны, таксономические параметры состояния растительного покрова и т.д.) в зонах промыслового освоения и на территориях, традиционно не находящихся в хозяйственном обороте. Аналогичным же образом может проводиться и сопоставление адаптивных механизмов, параметров социальной организации и т.д. представителей различных этнических групп, что значительно расширяет операциональные возможности исследования.

Условие согласования элементов системы проясняет охарактеризованные в предыдущем пункте процессы включения их в единую структуру. Как было видно выше, суть механизма системообразования в общих чертах состоит в определенной функциональной и содержательной трансформации объектов, составляющих систему, которая имеет своей основой процессы их согласования по некоторому системообразующему фактору (С-фактору). Последний может быть самым разнообразным с точки зрения его природы и происхождения или же представлять из себя комплекс нескольких одновременно или последовательно и с различной силой действующих факторов. При исследовании же промыслового комплекса определяющее значение имеют пространственные (присущие, по-видимому, всем возможным системам), экологические, социально-экономические и политические факторы.

Условие согласования свойств и качеств элементов системы обеспечивает стабильность ее функционирования. При этом отдельные объекты, составляющие системную структуру, в своем развитии в целом продолжают следовать своим собственным имманентным интересам, не выводимым из присущих системе как нераздельной целостности интересов эмерджентной природы, эмерджентные же интересы системы, в свою очередь, не абсорбируют полностью имманентные интересы ее элементов .

Результатом процесса согласования в идеальном случае подразумевается выработка и реализация такой совокупности управляющих воздействий, при которой состояние каждого элемента системы, предпочтительное с позиций его собственных интересов, предпочтительно и с точки зрения эмерджентных свойств системы как целостной структуры, и наоборот, состояния элементов, предпочтительные с позиций интегральных интересов, в общих чертах оптимально отвечают и имманентным интересам элементов . Однако, подобная модель согласования, выполнимая в отношении искусственно создаваемых системных объектов при разработке теоретической базы экономических исследований, на наш взгляд отражает лишь один (причем крайний) вариант согласования систем. Опыт же настоящего исследования, имеющего дело с системой естественного происхождения, свидетельствует о необязательности в этом случае именно подобного рода согласования и зачастую наблюдающихся противоречиях между имманентными элементарными и эмерждентными общесистемными интересами. Так, к примеру, отмеченное нами в последующих главах истощение ресурсовой базы традиционного хозяйства автохтонного населения в целом и сокращение численности промысловых видов – в частности, определенное во многом существенной интенсификацией опромышления тайги (при практически повсеместном снижении уровня значимости норм обычного права, предназначенных для поддержания экологической сбалансированности практикуемого промыслового комплекса) вряд ли является проявлением оптимального согласования таких элементов изучаемой системы, как экосистемы осваиваемых природно-территориальных комплексов (ощущающих в данном случае значительный антропогенный прессинг, вызывающий нарушение естественного равновесия в соответствующих биогеоцинозах) - с одной стороны и возрастающей потребности населения в дополнительных источниках пополнения семейных бюджетов – с другой. Таким образом, здесь имеют место явные противоречия как в соотношении интересов отдельных элементов системы, так и в части их отношения к общей эмерджентной функции, заключенной исключительно в обеспечении необходимого прожиточного уровня автохтонного населения в ущерб состоянию окружающих ландшафтов и в частности – ресурсовой базы промыслового комплекса . Тем не менее, наличие такого рода противоречий в согласовании изучаемой нами системы не в коей мере не свидетельствует о той или иной степени ее дезорганизованности. Напротив, приведенные выше положения позволяют нам не сводить механизм согласования лишь к выработке оптимально урегулированных отношений, существующих между элементами системы или лежащих в плоскости соотношения свойств и качеств частей и целого, а признавать и некоторые альтернативные формы согласования, одной из которых, по-видимому, и является противоречие, столь же последовательно, как и его отсутствие, реализующее в системе определенную часть ее функциональной нагрузки. Подобную мысль, разделяемую, однако, не всеми теоретиками системного подхода, высказала еще в 80-е гг. Казаневская В.В . Признавая противоречивость как частный случай согласования, исследователь при этом указывала, что таковым может быть далеко не произвольная противоречивость, а исключительно согласованная, строго определенная, возникающая исходя из конкретных условий развития системы вследствие того, что процесс достижения общесистемных целей, в большинстве случаев сопровождается существенным ущемлением интересов отдельных элементов.

Признание подобных вариаций форм согласования определяет, в свою очередь, пределы использования самого этого термина и требует введения более общего понятия – «организация». Оно получило в исследовательской литературе достаточно исчерпывающие трактовки, уточнение которых, вероятно, является конкретной задачей каждого отдельного системного исследования в зависимости от его предметной области. В максимально общем же виде смысл данного понятия может быть сведен к определению способа существования целого в частях и частей в целом. Мотивационная сторона данного утверждения достаточно очевидна. Так, если мы допускаем, что целое – есть ни что иное, как некоторая упорядоченная сумма частей, то ее возникновение связанно именно с процессом организации последних. В этом отношении термин «согласование» будет обозначать лишь одну из возможных форм организации . И именно такая его трактовка наиболее соответствует не только специфике объекта, но и источниковой базе настоящего исследования.

Сама же по себе организация системы, согласно методологии системного подхода, в любой форме, так или иначе имеет в качестве своего основного значения формирование интегративной функции (или нескольких функций) системы как целостного образования, выработка которой происходит одновременно и в плоскости возникновения какого-либо рода взаимодействий или отношений между частями целого, и в соотношении (или соотнесении) частей и целого, выраженном в характере и направленности получаемых при этом эмерджентных свойств (или функций), в обязательном порядке присутствующих в любом системном объекте и обеспечивающих его целостность как таковую. Данное положение в теории систем является одним из основополагающих. С точки зрения исследования промыслового комплекса оно особенно важно, т.к. сложный многосоставной характер изучаемого при этом объекта обуславливает и существенное многообразие связей, обеспечивающих эмерджентные функции рассматриваемой нами системы. Достаточно осложняется при этом прежде всего проблема выявления наиболее значимых из этих связей, системообразующих по природе. Тем не менее именно это необходимо для адекватной характеристики состояния промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории и оценки результатов влияния на него государственной национальной политики. Системообразующими по принятому в общей теории систем определению, являются те из связей объектов, составляющих систему, видоизменение, трансформация или же полное исчезновение которых определяет реорганизацию всей системы в целом. Как выяснилось в ходе нашей работы, таковыми в структуре промыслового комплекса, по-видимому, вполне можно считать функциональные по своему характеру этноэкологические связи, проявляющиеся в зависимости практикуемых форм опромышления и соответствующих производственных отношений на промысле от всей совокупности параметров осваиваемых ландшафтов.

Особого внимания заслуживает также факт наличия наряду с условно внутренними связями промыслового комплекса, и влияния посторонних внешних факторов (главным образом сводящихся к особенностям стратегии национальной политики и аккультурационным ассимиляционным процессам в следствии осуществления межэтнических контактов), что придает объекту исследования многоуровневый характер. Данный случай вполне относим и ко многим другим системным объектам. В силу этого он также был учтен в общей теории систем и был сформулирован в виде общесистемного принципа иерархической соподчиненности уровней системы . Приведем далее некоторые моменты, связанные с его философско-методологической интерпретацией, наиболее существенные с точки зрения объектной области настоящего исследования.

В самом общем смысле данный методологический принцип вытекает из приведенного выше положения о соотношении дискретности и делимости объектов, составляющих систему. Несомненно, что требование дискретности каждого отдельного элемента имеет в известной степени теоретический характер и действует лишь по некоторому заранее установленному исследователем признаку. При этом искусственно допускается (в целях оптимизации, генерализации процесса познания) определенное упрощение реально существующей действительности: попросту в данном случае принимаются во внимание исключительно значимые с позиций конкретного исследования, его объекта, целей и задач качества и свойства рассматриваемых вещей, что затрагивает и непосредственное представление об их структуре. Так, к примеру, анализируя промысловый комплекс автохтонного и русского населения Горной Шории, на первом этапе нам необходимо только выделить его элементы, исходя из степени их значимости в части выполнения общей генеральной функции системы в целом. Данная задача не подразумевает необходимости сразу углубляться в вопросы структурной организации каждого из элементов, напротив, она состоит прежде всего в рассмотрении его как некоторого законченного (логически) целостного образования, реализующего определенную часть общесистемной функции. В данном отношении требование дискретности каждой из выделяемых при исследовании компонент системы достаточно оправдано. Тем не менее оно само по себе в любом случае остается существенным упрощением представления о рассматриваемом, и, в силу этого обстоятельства, пределы его эффективной действенности ограничиваются лишь этапом компонентного анализа (выделения компонент системы и дальнейшего их детального монографического изучения). При переходе же к стадии выявления и характеристики всего (максимально полного) комплекса связей промыслового комплекса необходимы совершенно иные методологические принципы, позволяющие учитывать специфику структурной организации каждого элемента системы, что создаст теоретическую основу для наиболее адекватной оценки и общесистемных связей с перспективой выделения системообразующих. Именно в данном случае мы сталкиваемся с многоуровневой структурой объекта исследования.

Сам факт наличия стратификации систем вряд ли оспорим: он логически вытекает из понимания системности как прежде всего сложности, многосоставности и, одновременно, упорядоченности, структурной целостности. Последняя предполагает помимо прочего и определенное соотношение различных уровней организации систем, представленное, согласно методологии системного подхода, в иерархически соподчиненном виде. Это положение имеет концептуальное значение, т.к. способствует не только изолированному рассмотрению систем, но и учету ряда воздействующих на них внешних факторов. При этом каждый из скоординированных уровней организации – есть ни что иное, как комплекс специфических варьирующих взаимосвязей элементов системы.

С точки зрения методологии системного исследования существенную роль играют в первую очередь направления стратификации многоуровневой системы. Специалисты выделяют как правило два аспекта рассмотрения стратификации системных объектов:

Пространственно-временной, так или иначе характерный для всех систем. Образование новых уровней здесь происходит соответственно в территориальном и хронологическом направлениях, каждое их которых зачастую определяюще воздействует на всю систему в целом, существенно трансформируя ее связи при переходе от одного уровня организации – к другому не только количественно, но часто и качественно. Так, в случае исследования промыслового комплекса при расширении территориальных рамок и включении в объект рассмотрения новых зон, имеющих так или иначе свою локальную специфику (иногда кардинально отличную от сопредельных территорий) в части практикуемых населением производственных промысловых методик, поземельных и иных отношений и т.д., наблюдается вариация не только количественных показателей всех соответствующих связей, но и самих принципов организации последних. Кроме того, территориально варьирует и состав элементов промыслового комплекса. Все это обуславливает необходимость выделения максимально однородных во всех выше приведенных отношениях уровней, их самостоятельного анализа и учета при выходе исследователя на стадию обобщений и экстраполяции выводов и рабочих гипотез на достаточно обширные зоны. Каждый из выделяемых полигонов исследования при этом может рассматриваться как отдельный самостоятельный уровень организации связей единой общей системы, локализованной на всей принимаемой в расчет территории. Процедура же выявления уровней организации системы во временном аспекте становится нецелесообразной при синхронном исследовании промыслового комплекса.
Помимо того, необходим учет и стратификации системных объектов в содержательном (конфигурационном) смысле. В этом случае речь идет о представлении и анализе всех участвующих в системообразовании компонент как системных структур более низшего, по сравнению с общей рассматриваемой системой, организационного уровня, занимающие в контексте конкретного исследования подчиненное по отношению к ней положение, но подразумевающие наличие всех, по крайней мере необходимых, специфических системных признаков. При этом задача отслеживания связей общей системы (промыслового комплекса) во многом реализуется посредством анализа важнейших связей всех ее компонент в отдельности с последующим синтезом полученной информации, ориентированном на характеристику общесистемных связей

Сам же промысловый комплекс, в свою очередь, согласно принципам системного подхода должен рассматриваться как элемент более масштабных систем, организованных, соответственно, на вышестоящих уровнях (в обоих приведенных смыслах). Так, он в обязательном порядке включается в качестве подсистемы в организационную структуру практикуемых населением систем жизнеобеспечения, а также в этническую, социальную, экологическую и т.д. инфраструктуры не только территорий локализации полигонов исследования, но и более обширных зон (окончательным же шагом собственно территориальной интеграции рассматриваемой системы промыслового комплекса вполне обоснованно можно считать и его участие в международном товарообороте пушнины посредством ее российского экспорта на европейские рынки).

I.5. Этноэкологический принцип исследования промыслового комплекса предполагает, что анализу подвергается система, в обязательном порядке включающая в качестве подсистемы природно-территориальные комплексы, осваиваемые социумом (локализованные как в местах хозяйственного, в т.ч. и промыслового, освоения, так и в зонах расселения). Следует отметить принципиальную значимость данного положения для настоящей работы. Традиционно в общественных дисциплинах в качестве объекта исследования брались процессы и факторы изменения социальных образований. Территория, в рамках которой эти процессы протекали, рассматривалась в качестве "среды" или фона, оказывающего опосредованное, и только в некоторых случаях (природные катастрофы) прямое воздействие. Нам известна лишь работа Л.П. Потапова, сориентированная на учет (хотя и в достаточно ограниченной мере) воздействия экологического фактора на практикуемые автохтонными этносами форм хозяйственной деятельности и вырастающих на ее основе производственных отношений . Аспекты сместились со становлением экологии в качестве самостоятельной отрасли знания. Представители данного направления при анализе антропогенного воздействия на среду обитания предложили включить социумы в качестве подсистемы в систему "природно-территориальный комплекс". Данный методологический прием позволил выйти на качественно более высокий уровень исследований. В свою очередь этнографы, работавшие на стыке своей дисциплины с экологией (этноэкологи ), в своих разработках использовали данный методологический принцип, "пристраивая" к природно-территориальному комплексу в качестве подсистемы исследуемые социальные структуры и механизм их адаптации. Это позволило предложить целый ряд принципиально новых аспектов анализа систем жизнеобеспечения и традиционной хозяйственной специализации малочисленных этносов, практикующих экстенсивные формы природопользования. В настоящей же работе и экологические характеристики осваиваемых населением ландшафтов, и социально-экономическая структура полигонов исследования рассматриваются в качестве равнозначных компонентов системы промыслового комплекса автохтонного и русского населения. При этом анализ объекта проходит при одновременном многоаспектном учете и того, и другого. Особенно в данном отношении показательно то, что, как будет видно в последующих главах, в промысловом комплексе видны не только однонаправленные воздействия природно-территориальных комплексов на хозяйственную специализацию производственных коллективов (что в целом достаточно очевидно) и практикуемые формы потестарной организации, но и обратные связи, проявляющиеся в изменении состояния экосистем территорий промыслового освоения.

Исходя из всего выше сказанного предлагаемый этноэкологический принцип исследования промыслового комплекса, на наш взгляд, должен включать:

• Анализ экологической обусловленности традиционных систем жизнеобеспечения, сориентированных на расширенное освоение имеющихся промысловых ресурсов. На этом уровне можно выйти на количественные параметры, резкое изменение которых предполагает создание рабочих гипотез о характере влияния государственной политики на практикуемые формы хозяйственной специализации автохтонного и русского населения

• Анализ механизмов трансформации системообразующих связей промыслового комплекса под воздействием внутренней политики государства и других факторов воздействия cоциальной среды.

• Исследование системы поземельных отношений на промысле, населяющих полигон этнических групп. Здесь нас интересует не только выявление характера поземельных связей населения в процессе освоении ресурсов тайги, но и понимание в среде автохтонного населения такой правовой категории, как собственность на промысловые угодья.

• Учет антропогенного воздействия на природно-территориальные комплексы, локализованные в зоне промыслового освоения. Наибольший интерес здесь представляет оценка возможности сохранения и развития традиционной хозяйственной специализации в условиях постоянно меняющихся под антропогенным воздействием ландшафтов.

II. Источниковая база исследования.

Специфика предметной области настоящего исследования, а также охарактеризованных выше методологических принципов предопределяет и особенности привлеченной нами истониковой базы работы. Корпус использованных источников прежде всего сориентирован на получение в формализованном виде взвешенных количественных оценок направленности и тесноты важнейших социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса. Именно через цифровые параметры и выявлялся функциональный их характер, что и обусловило наше исключительное предпочтение всем имеющимся данным именно массовых статистических материалов. В целом же привлеченные нами источники подразделяются на несколько различных групп. Рассмотрим далее каждую из них в отдельности.

Архивные материалы представлены фондом Государственного архива Кемеровской области, содержащим делопроизводственную документацию по проведенному в 1912-1913 гг. на территории Алтайского горного округа (включая и Горную Шорию) землеустройству , основной целью которого послужило повышение рентабельности кабинетского хозяйства и выделение земельного фонда, передаваемого переселенческому управлению для решения проблем аграрной перенаселенности европейской части России. Материалы землеустроительных партий до настоящего времени практически не использовались в целях целенаправленного исследования промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории и были лишь единожды использованы вообще в историографии Садовым А.Н. для характеристики практиковавшихся в регионе форм жизнеобеспечения .

Документы фонда существенно рассредоточены, что осложняет задачу цельного их использования в нашей работе. Кроме того, документация по отдельным населенным пунктам (улусам) не всегда сконцентрирована в одном деле, что и предопределило необходимость группировки всех имеющихся документов по группам. К первой из них мы отнесли материалы топографического обследования местности, среди которых для настоящего исследования наибольший интерес представляют геодезические абрисы и описания, а также таблицы подробного вычисления угодий переселенческих участков, содержащие данные по топонимике, характеру растительного покрытия состоянию коммуникационной сети, особенностях расселения автохтонного населения и о размерах выделяемых ему сельскохозяйственных угодий. На этой основе у нас сразу появляется возможность не только реконструкции традиционной системы поземельных связей по обоим полигонам, но и анализа путей ее трансформации после землеустройства.

Уровень же экономической мощности практикуемого хозяйства (как приусадебного, так и промыслового комплексов) и характер воздействия на традиционные формы организации промыслового комплекса торгового капитала нами оценивался исходя из отложившихся в фонде материалов посемейного учета населения, представленных поимущественными списками (по всем обследованным населенным пунктам), составленными производителями землеустроительных работ. По каждому хозяйству здесь заложены данные с одной стороны по площадям имеющихся пашен и сенокосов, объемам высеянного за минувший год зерна, количеству выкошенного сена (в копнах), поголовью лошадей, крупного и мелкого рогатого скота с указанием числа голов, павших за зиму 1912-13 гг.; а с другой – по величине доходов от охотничьего и орехового промыслов и задолженности торговцам. Списки охватывают 318 хозяйств и представляют собой материалы первичного статистического учета, дающие исследователю возможность их самостоятельного обобщения на основе применения методик статистического анализа, позволяющих вскрыть всю совокупность связей (в т.ч. и латентных) промыслового комплекса, что существенно повышает уровень информативной емкости источника. Однако, с учетом зачастую применявшегося землеустроителями опросного метода при определении размеров промысловых доходов и задолженности населения, необходимо здесь указать и на определенную погрешность приведенных в списках соответствующих данных. Последние представляются нам заниженными не менее, чем на 30-40% (исходя из общепринятой в практике этносоциальных исследованиях поправки), что в целом и было нами отмечено во второй главе при анализе реальных средних потенциальных объемов выхода промысловой продукции на отдельную семью с учетом имеющихся охотничьих и орехопромысловых ресурсов. Что же касается точности указанных сумм долга, то они также вполне могут не отвечать полностью действительности в силу отмеченной исследователями повальной неграмотности населения (и в первую очередь автохтонного).

К третьей группе документов относятся дела по проектированию земельных и лесных наделов, отводные записи и приговоры сельских обществ о размежевании производственных участков и разверстке повинностей на отдельные хозяйства. Для данной работы подобного рода документы также представляют существенную ценность, т.к. дают возможность на конкретных примерах проследить направленность курса проводимой национальной политики на местах в части определения правового статуса отдельных категорий населения, его налогообложения и регуляции поземельных отношений, затрагивавшей непосредственно вопросы размежевания зон сельскохозяйственного освоения, но опосредованно сказывавшейся и на формах освоения промысловых участков. Вся данная документация составлялась производителями работ – членами поземельно - устроительной комиссии по землеустройству крестьян и инородцев, водворившихся на землях кабинета Е.И.В., или же при их непосредственном участии.

В целом же оценку информативной емкости материалов землеустройства как источника исследования промыслового комплекса можно свести к тому, что в наше распоряжение поступают значительные данные по практиковавшимся в изучаемый период автохтонным и русским населением Горной Шории системам хозяйства, включающим в той или иной мере комплекс присваивающих отраслей (промыслов), которые дают развернутую картину социально-экономических связей изучаемой нами системы промыслового комплекса в случае их статистического анализа.

Опубликованные обобщенные статистические данные, не смотря на то, что традиционно привлекают внимание многих исследований как ценный и достаточно объективный источник , в настоящей работе имеют вспомогательное значение и предназначены главным образом для получения ориентировочной информации о средних размерах выплачиваемых населением повинностей и закупочных цен на пушнину и кедровый орех, а так же об объемах добываемой и реализуемой промысловой продукции. Сюда прежде всего мы относим приложения к отчету томского губернатора за 1896 год, в обобщенной форме представляющие статистический обзор в целом социально-экономической инфраструктуры губернии и инородческих волостей Кузнецкого уезда – в частности ; а также содержащие общие статистические выкладки по различным аспектам природопользования автохтонного населения материалы экономического обследования Горной Шории, проведенного перед землеустройством Миротворцевым . Второстепенная важность данной группы источников для настоящего исследования предопределена во многом свойственным им обобщенным характером представления данных в виде сгруппированных авторами статистических параметров описываемых фактов. В данном случае у нас нет широких возможностей с одной стороны в части оперирования имеющимися данными, а с другой их перепроверки в силу неясности положенных в основу расчета и группировки соответствующих показателей методик и техник. Невыполнимой в данном случае становится и задача оценки уровня репрезентативности приведенной в источниках информации. Исходя из этого она нами принималась в расчет исключительно как ориентировочная, усредненная и служила лишь дополнением к имеющимся у нас расчетам, произведенным на основе статистического анализа массовых количественных данных (первая группа источников).

Описательные источники в настоящей работе использовались преимущественно на этапе формулировки рабочих гипотез, проверявшихся в последствии статистически, что и позволило не только систематизировать накопленный на данный момент исследователями разрозненный фактический материал по практикуемым автохтонным и русским населением Горной Шории промыслам, соответствующим производственным отношениям и методикам опромышления, но и уточнить на основе анализа выявленных системообразующих связей промыслового комплекса ряд присутствующих в историографии предположений относительно причин последовавшей в начале ХХ века его трансформации. К данной группе мы относим опубликованные дневниковые записи и заметки миссионеров и путешественников второй половины XIX века (А.В. Адрианова, В.В. Вербицикого, В.В. Радлова, А.В. Анохина и др.) , посетивших Горную Шорию и непосредственно наблюдавших изучаемую нами ситуацию, а так же материалы исследователей периода, следующего за изучаемым в настоящей работе (А. Янушевича ). С точки зрения объема фактических данных это, несомненно, достаточно емкие источники, сами по себе не позволяющие, однако, представить развернутую целостную характеристику промыслового комплекса с указанием на важнейшие его функциональные социально-экономические и этноэкологические связи, что необходимо для реализации одной из ведущих целей данного исследования, состоящей в мотивированной оценке курса государственной национальной политики в части ее воздействия на основу жизнеобеспечения автохтонного населения – промысловое освоение таежных ресурсов. Данное обстоятельство и предопределило для нас необходимость максимальной систематизации, переработки и уточнения содержащихся в данных источниках информации. Хронологически же большинство из подобного рода сообщений современников отстоят от изучаемого периода на 20-40 лет, что и позволило нам широко их использовать прежде всего при проведенной во второй главе реконструкции традиционной системы организации промыслового комплекса с последующим выявлением в ней нехарактерных черт на основе статистического материала по срезу 1912-13гг. и констатацией в конечном итоге тех или иных механизмов трансформации исследуемой системы.

Законодательные акты как общегосударственного, так и регионального (губернского) уровня, непосредственно отражающие позиции управленческих структур в отношении управления национальными районами нами были привлечены в ходе проведения анализа курса государственной национальной политики и ее воздействия на промысловый комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории. Прежде всего сюда следует включить действовавший с 1822 года устав об управлении инородцев , официально определявший правовой статус автохтонного населения и указывавший возможные механизмы его изменения, а так же регламентировавший право аборигенов на осваиваемые ими земли; закон 1832 года об освобождении на три года от ясачных сборов новокрещенных инородцев ; а также вышедшие на региональном уровне нормативные акты, регулировавшие систему управления в инородческих волостях Кузнецкого уезда посредством введения выборных основ формирования кадров местной «родовой» администрации . Особое внимание нами было уделено и закону 1899 года «О землеустройстве крестьян и инородцев, водворившихся на землях Его Императорского Величества» , определявшему принципиальные основы проведенной в Алтайском Горном округе (охватывая и территорию Горной Шории) земельные реформы, вызвавшей, как было нами выяснено, последовательные трансформации системы поземельных связей автохтонного населения и соответствующие изменения в части его производственных отношений на промысле. При анализе же позиций государства в вопросах регуляции процессов включения национальных районов в структуру региональных рынков нами не было обнаружено нормативных актов, ограничивавших деятельность представителей торгового капитала, в то время как известно положение «О свободной торговле с сибирскими инородцами» , закреплявшее практику беспрепятственных торговых сношений русских предпринимателей и автохтонного населения.

Таким образом, не смотря на определенную ограниченность круга доступных нам законодательных источников, мы все же располагаем достаточной в этом отношении базой для того, что бы в общих чертах констатировать четко выраженную патерналистическую направленность проводившейся государством национальной политики по отношению к автохтонным этносам Южной Сибири (в т.ч. и шорцам), проявившуюся помимо всего также в части регуляции поземельных отношений и распределения промысловых угодий.

III. Методика исследования промыслового комплекса.

Комплекс примененных в настоящей работе методик и техник исследования во многом определен спецификой его предметной области, предложенных выше методологических принципов и источниковой базы. Он представлен тремя основными группами методов, которые и рассматриваются далее в данном параграфе.

Особенности выборочного исследования промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории. Прежде всего необходимость использования выборочных методов обусловлена характером анализируемых в работе массовых статистических данных, зачастую частично сохранившихся по достаточно ограниченным площадям (так называемые “естественные выборки”), что ставит проблему их репрезентативности и возможности экстраполяции формулируемых нами выводов на более широкую территорию.

В процессе исследования выборочные методики нами использовались в двух случаях: при определении территориальных границ полигонов, в рамках которых проводилось, выявление системообразующих связей промыслового комплекса, а также при определении необходимого (максимально подходящего) количества единиц наблюдения (выборочной совокупности) по каждому из них. Процедура решения первой из этих задач приведена выше и в целом основывается на методологических принципах системного подхода, подразумевающего наличие пространственных рамок как необходимого условия существования системы. Во втором же случае мы руководствовались разработанным в статистике и успешно применяемым в клиометрии и социологии алгоритмом определения объема выборки посредством метода основного массива , заключающегося в исследовании части единиц наблюдения, имеющего по отношению к генеральной совокупности высокий удельный вес. Естественные выборки, которыми мы оперировали в процессе статистического анализа параметров экономической мощности промыслового комплекса, охватывают значительную часть этнических групп обоих полигонов, что в целом повышает репрезентативность полученных результатов произведенных расчетов и вычислений. Таким образом сплошному статистическому обследованию подвергались все хозяйства, занесенные в поимущественные списки, составленные производителями землеустроительных работ. Группировка же единиц наблюдения при этом осуществлялась с учетом не только этнической, но и имущественной стратификации населения, а также особенностей системы расселения. Полученные в результате статистического анализа данные были обработаны, проверены на надежность (посредством вычисления потенциальной ошибки выборки), оценены и перенесены на генеральную совокупность, интерпретированы.

Общетеоретические методы, соответствующие методологии системного подхода, включают прежде всего компонентный и структурно-функциональный анализ. Первый из них реализовался нами на начальном этапе исследования, заключающемся в глубоком монографическом изучении каждого из выделенных компонентов промыслового комплекса (при традиционной форме его организации в рамках системы жизнеобеспечения автохтонного населения) в отдельности. При этом нами приводилась многосторонняя характеристика особенностей осваиваемых природно-территориальных комплексов, практикуемых производственных отношений и методик опромышления, а также проводившейся правительством национальной политики, что в результате создавало необходимую теоретическую базу для следовавшего далее выявления и оценки важнейших социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса посредством прежде всего определения как их структурной композиции, так и функциональной нагрузки в части формирования и осуществления эмерджентной целевой сферы рассматриваемой системы. Подобная последовательность применяемых на теоретическом уровне методов нам кажется вполне обоснованной в силу с одной стороны ее соответствия логике системных исследований, а с другой - специфике предметной области настоящей работы, отличающейся многоуровневой структурой изучаемого объекта, каждый из компонентов которого предназначен для реализации определенной части общесистемной функции промыслового комплекса. Кроме того, структурно-функциональный метод был использован и при выявлении механизмов трансформации обнаруженных системообразующих связей под воздействием региональной рыночной конъюнктуры. При этом мы исходили из предположения о том , что деятельность представителей торгового капитала, являясь новым по сути своей элементом структурной организации промыслового комплекса (отсутствующим при традиционной системе жизнеобеспечения), должна была вызвать существенные изменения всех остальных его компонентов, что в общих чертах, на статистическом материале и было нами прослежено в заключительной главе.

Статистические методы позволили дать количественные характеристики как уровню экономической мощности промыслового комплекса и его удельном весу в рамках практикуемого автохтонным и русским населением хозяйства, так и тесноте и направленности его социально-экономических связей.

При статистическом анализе нами использовались прежде всего методы, позволяющие оценить степень однородности исследованной выборочной совокупности (хозяйств) по характеру распределения основных средств сельскохозяйственного производства, промысловых доходов, а также задолженности торговцам. В данном случае, по всем данным признакам нами рассчитывались и сопоставлялись основные параметры описательной статистики (См. табл.5): средние, минимальные, максимальные и модальные значения, медианы, средние квадратические отклонения, а также коэффициенты вариации. Оценка же уровня взаимосвязанности вариационных рядов (по заданным параметрам) производилась на основе методов корреляционного и регрессионного анализа с последующей интерпретацией полученных показателей.

Глава II.
ПРОМЫСЛОВЫЙ КОМПЛЕКС В ТРАДИЦИОННОЙ СИСТЕМЕ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ АВТОХТОННОГО НАСЕЛЕНИЯ ГОРНОЙ ШОРИИ.

В соответствии с предложенными выше методологическими принципами объект исследования – промысловый комплекс автохтонного населения Горной Шории – предполагается представить в виде многокомпонентной иерархически соподчиненной логической структуры (системы). Реализация этой задачи главным образом и составляет содержание данной главы, предназначенной с одной стороны для определения и специального рассмотрения основных составляющих промыслового комплекса, а с другой – для выявления направления и степени тесноты важнейших его социально-экономических, этно-экологических и иных связей, как внутренних, обеспечивающих целостность рассматриваемой системы, так и внешних, ориентированных на ее включение в состав структур более высокого организационного уровня. В этой связи важнейшей целью подобного рода анализа является прежде всего многосторонняя развернутая характеристика на основе имеющихся статистических данных и описательных источников комплекса присваивающих отраслей хозяйства и определение их удельного веса в рамках традиционно практиковавшейся шорцами системы жизнеобеспечения, что в итоге создаст необходимую теоретическую базу для мотивированной оценки (приводимой в следующей главе) степени эффективности мер, предпринятых правительством (как в изучаемый период, так и на последующих этапах) в части регуляции природопользования в национальных районах в целом и в Горной Шории - в частности. При этом специфика определенных в настоящей работе полигонов исследования, существенно различающихся по этнической структуре населения, позволяет через сравнительный анализ форм таежного природопользования, практиковавшихся с одной стороны в местах расселения исключительно автохтонного этноса (Полигон I) и зонах непосредственного соседства шорских улусов с русскими переселенческими участками (Полигон II) – с другой, выйти на уровень вычленения в промысловом комплексе черт, не только свойственных традиционной системе жизнеобеспечения, но и возникших в результате межэтнических контактов .

Исходя из принятого в работе этноэкологического принципа исследования, подразумевающего существование непосредственной функциональной зависимости практикуемых этносом форм жизнеобеспечения от всей совокупности параметров занимаемой им территории, при рассмотрении структуры промыслового комплекса как подсистемы необходимо в качестве одного из важнейших его компонентов принять особенности занимаемых и осваиваемых населением ландшафтов, которые во многом определяют не только состояние ресурсовой базы промыслов, но и уровень их значимости в хозяйстве, а также специфику в части применяемых методик опромышления и производственных (в том числе и поземельных) отношений на промысле. Далее приведем краткую характеристику некоторых основных параметров природно-территориальных комплексов, локализованных в Горной Шории в местах расселения и хозяйственного освоения населения определенных полигонов исследования.

I. Экологические параметры осваиваемых территорий как детерминанта промысловой специализации традиционного хозяйства. Характеристика ресурсовой базы промыслов.

В целом параметровые характеристики доминирующих в Шории природно-территориальных комплексов отражают существенную ограниченность возможностей для развития здесь интенсивных форм сельскохозяйственного производства, что, в свою очередь, должно было (по крайней мере теоретически) всегда способствовать повышению роли присваивающих отраслей в традиционно практикуемой системе жизнеобеспечения. Это достаточно отчетливо прослеживается уже при беглом рассмотрении орографических, геоботанических, климатических и фаунистических особенностей осваиваемых населением ландшафтов.

Горная Шория входит в качестве самостоятельного физико-географического района в состав Кузнецко-Салаирской провинции Кузнецко-Алтайской области Алтае-Саянской горной страны. С севера его граница проходит по руслу р. Томи, на северо-западе - по восточной окраине Ненинско-Чумышской котловине, южная – по Бийской гриве и восточная – по Абаканскому хребту. В орографии, геоморфологии, геологии, гидрографии Горной Шории имеется ряд специфических черт, отличающих ее от сопредельных горных территорий, которые, в свою очередь, определяют климатические особенности территории, самобытный характер растительного покрова и животного мира.

Орография. Горная Шория представляет из себя среднегорье: максимальные колебания абсолютных высот достигают 1262 м.; относительные же - колеблются в пределах 200 – 300 м. над ур. моря. В рельефе не имеется четко выраженных хребтов, однако, поверхность сильно расчленена узкими речными долинами . По орографии в Шории выделяют два района - северо-западный и юго-восточный (территориально совпадающие с выделенными нами II и I полигонами исследования соответственно), граница между которыми проходит по Шорскому хребту (или Центрально-Шорскому массиву) с гольцом Мустаг . В северо-западной части расположены низкогорные и предгорные Кондомско-Мундыбашский, Кондомо-Антропский и Кондомский массивы. Юго-восточная часть состоит из вытянутых с севера на юг Томско-Мрасского, Балыкса-Теба-Ортонского, Кабырза-Ортонского, Кабырза-Узасского и Мрасско-Пызасского массивов, характеризующихся максимальными абсолютными высотами. Средние углы падения горных склонов в результате существенной расчлененности рельефа и значительных колебаний высот на небольшом протяжении составляют 150–250. Подобные орографические условия безусловно представляли собой одно из главных препятствий для развития на территории большей части Шории приусадебного комплекса в хозяйстве населения и определяли во-первых ограниченность площадей, пригодных для сельскохозяйственного освоения, во-вторых дисперсный характер их локализации в разорванном контуре при значительной удаленности их от населенных пунктов, который с одной стороны затруднял технологию обработки пашенных и сенокосных участков, а также вывоза сена по горным тропам во вьюках , а с другой - требовал особой регуляции поземельных отношений в рамках территориальных общин .

Климатические особенности района также не способствовали объективно развитию производящих отраслей. Так, характерный для Горной Шории температурный режим отражает достаточно ограниченные сроки вегетационного периода культурных злаков. Его начало относится к концу мая, а завершение - уже к первой половине сентября. Безморозный период при этом длится с половины апреля до середины октября (лишь шесть месяцев), хотя заморозки нередко наступают значительно раньше . Данное обстоятельство, безусловно напрямую сказывалось на урожайности обрабатываемых участков, снижая тем самым уровень их продуктивности и эффективности всей земледельческой отрасли в целом. При этом ситуация еще более усугублялась преобладанием глубокоподзолистых почв черневой тайги при мощности почвенного слоя, варьирующего в пределах 50–60 см. и на склонах, где локализовалось подавляющее большинство пашенных участков, составляющего только 15-30 см., что явно не позволяло применять здесь наиболее эффективные технологии глубокой вспашки и предопределяло необходимость практиковать гораздо более трудоемкие методики, основанные главным образом на ручной обработки участков при помощи абыла. Количество же гумуса в верхнем слое, составляющее всего 4-10 % определяло крайне невысокий уровень плодородия почв.

Неблагоприятен для сельскохозяйственного производства и характер распределения в течение года осадков. Они, при достаточно высокой, в сравнении с сопредельными территориями, влажности, большей частью выпадают в весенне-летний период, а пик их приходится на вторую половину июня – июль, т.е. в сенокосный период, что не только способствовало его затягиванию практически до второй половины августа, но и существенно снижало качество заготавливаемых кормов, в отношении степени их энергетической ценности. При этом наиболее влажной является северо-западная часть Шории. Это обусловлено расположенными фронтально по отношению к господствующим влажным западным ветрам горными массивами, способствующими конденсации и выпадению осадков на склонах восточной экспозиции. Так, на восточных склонах Шорского хребта выпадает более 1000 мм осадков в год. Юго-восточные районы в меньшей степени обеспечены осадками, до 700-800 мм в год.

Таким образом экологические параметры зон хозяйственного освоения автохтонного населения существенно ограничивали возможности для интенсивного развития приусадебного комплекса в рамках традиционной системы жизнеобеспечения. Это, в свою очередь, способствовало ее промысловой ориентации и повышению уровня значимости таких отраслей практикуемого хозяйства, как охота (мясного, а позже и пушного направлений), ореховый промысел и рыболовство при безусловно ведущей роли первых двух из них. Во многом этому способствовало наличие необходимой ресурсовой базы промыслов, обеспеченной существующими геоботаническими и фаунистическими особенностями осваиваемых природно-территориальных комплексов. Точная оценка состояния ресурсов для каждого из перечисленных выше промыслов в отдельности представляет собой достаточно серьезную задачу, важность которой для исследования промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории неоспорима. Однако, на данный момент она полностью не разрешима в силу отсутствия необходимых источников. Нам не известно ни одного специального ботанического или зоологического исследования, проведенного на территории промыслового освоения шорцев в изучаемый период или же в предшествующие ему годы. Исходя из этого, нам приходится ограничиться лишь примерной характеристикой ресурсовой базы промыслового комплекса, с одной стороны опираясь на сообщения современников (достаточно отрывочные по данному вопросу) и опубликованные экспедиционные материалы исследователей 20-30-х гг., а с другой – исходя из известных геоботанических и фаунистических особенностей наиболее распространенных в настоящее время типов ландшафтов в зонах, до сих пор ощущавших на себе минимальное антропогенное воздействие, при допущении определенной погрешности формулируемых в данном случае выводов и рабочих гипотез, возникающей из-за условного признания незначительности для подобного рода исследований произошедших за минувший период изменений если не экосистем в целом, то, по крайней мере, базовых их характеристик.

Наиболее характерными типами ландшафтов Горной Шории являются горная темнохвойная тайга, а также долины рек и переувлажненные котловины . В условиях гор под влиянием рельефа выражена высотная поясность растительного покрова. Занимающая широкие площади черневая тайга на горно-таежных глубокоподзолистых (псевдоподзолистых) почвах занимает преимущественно предгорные и низкогорные районы. Избыточное увлажнение территории в сочетании с относительно теплым климатом способствует развитию здесь пихтовых лесов. В среднегорьях распространены кедрово-пихтовые и кедровые леса на бурых горно-таежных почвах, хотя сами по себе кедровники (темнохвойные леса с абсолютным преобладанием кедра) встречаются достаточно редко. По площади они значительно уступают черневой пихтовой тайге и территориально представлены как правило не в едином контуре, а рассредоточено и в определенной мере неравномерно, что, по-видимому, и повлияло на сложившийся в рамках традиционной системы землепользования весьма специфический характер поземельных отношений на ореховом промысле (существенно варьирующий в различных районах в зависимости от степени обеспеченности населения орехопромысловыми угодьями), в общих чертах сводящийся к захватному методу опромышления, который, как теперь выясняется в ходе экспедиционных работ, сохраняется вплоть до настоящего времени . Кроме того, редкость сплошных кедровых массивов и повсеместное преобладание смешанных пихтово-кедровых насаждений, зачастую являющихся подходящими стациями для обитания популяций ряда ценных охот-промысловых видов (большей частью пушных), способствовало возникновению еще одной характерной черты традиционного природопользования шорцев, состоящей в совпадении границ орехопромысловых угодий с наиболее продуктивными охотничьими участками ближней зоны охоты, что также как и предыдущее обстоятельство накладывало отпечаток на традиционно практиковавшиеся аборигенным населением формы регуляции поземельных отношений и распределения территорий промыслового освоения среди задействованного на промысле населения (подробнее об этом далее). Наблюдающийся же разновозрастной характер кедровников определял с одной стороны разнообразие форм и методов их освоения, а с другой – постоянную возобновляемость орехопромысловых ресурсов, обеспечивая населению достаточно стабильный доход, в полной мере получаемый, однако, не ежегодно, а раз в 3-4 года, с учетом воспроизводственного цикла кедра . Подчиненную роль при довольно ограниченном распространении в Горной Шории играют гольцовые и подгольцовые ландшафты, занимающие наиболее высокие участки горных массивов с преобладанием кустарниковой растительности. Среди других вариантов лесов, занимающих значительные площади, встречаются вторичные березово-осиновые и чисто осиновые насаждения.

Приведенные характеристики природно-территориальных комплексов, главным, образом ландшафтные, обеспечивают совокупность кормовых, защитных и гнездопригодных условий, необходимых для популяций важнейших охотпромысловых видов, достигавших в изучаемый период, согласно некоторым оценкам исследователей , достаточно высокого уровня численности на территории Шории и сопредельных горно-таежных и горных районов, что и определяло традиционно высокий уровень значимости охотничьего промысла в хозяйственном комплексе автохтонного населения и в общей системе жизнеобеспечения в целом. Так, обширные площади, покрытые темнохвойной тайгой с участием пихты и кедра, а также часто встречающиеся каменистые россыпи, будучи одним из излюбленных местообитаний соболя (Martes zibellina, шор. – kis`), важнейшим из объектов пушного промысла, издавна были достаточно хорошо им освоены. При этом оптимальные соболиные угодья сосредоточены, как правило, в среднем и верхнем поясах северных склонов гор . В кедровых лесах, где популяции достигают особенно высокой численности, для него большое значение имеют густые и широкие кроны деревьев; хорошими защитными свойствами обладают разновозрастные древостои, где имеются старые кедры, в корневых частях которых имеются пустоты, а в комлевых - дуплистые полости. Благоприятны также высокотравные, разнотравные, папоротниковые типы кедровников с хорошо развитым подлеском. В этих угодьях, как правило, численность мышевидных грызунов, основного корма соболя, относительно высока, а наличие многоярусной растительности, мощной лесной подстилки, разнообразие травяно-кустарничкового яруса определяет в свою очередь кормовые, гнездопригодные и защитные условия для соболя разных типов и групп леса.

Колонок (Mustela sibirica, шор. – s`aras`), также традиционно являющийся объектом пушного промысла, избегая открытых пространств, обитает в Горной Шории в разнообразных местах от темнохвойной тайги до березовых и осиновых колков в лесостепи . Часто встречается в горных и равнинных лесах, придерживается участков с перестойными деревьями и ветровалом или густым подлеском, тяготеет к долинам рек, озер, болот . В лесах предпочитает долины рек и ручьев, особенно горных и полугорных, захламленные окраины озер и кочкарниковых болот, участки смешанной кедрово-лиственничной тайги; в горах на верхней границе леса поселяется в каменистых россыпях, в зарослях кустарников и в поясе кедровых стлаников. Промысел зверька на шкурку стал развиваться с 40-х годов прошлого столетия, когда колонка добывали ради хвоста, волосы с которого употребляли для изготовления художественных кистей .

Несмотря на то, что Горностай (Mustela erminea, шор. – agas`) - типичный представитель лесостепного комплекса млекопитающих, он достаточно часто встречается и в горно-таежной зоне Шории, хотя и предпочитает заселять здесь участки, напоминающие его типичные лесостепные стации. Оптимальные угодья: окраины кочкарниковых болот и тростниковые займища; пограничные участки пашни, окруженные березово-осиновыми колками или зарослями ивняков; речные поймы, заросшие кустарником. Избегает больших открытых полей, степей и крупных массивов леса. Заселяет также заросшие тростником и камышом берега озер, поросшие кустарником овраги, поймы лесных рек, облесенные гривы .

В низшем и среднем высотных поясах гор, преимущественно в зоне контакта черневой тайги с лесостепью, встречается и лисица обыкновенная (Vulpes vulpes, шор.- tolky), которая, однако, не является в Горной Шории особенно многочисленным видом, хотя и представляла собой довольно значимый для автохтонного населения промысловый вид благодаря относительно высокой стоимости и стабильному спросу на лисьи шкурки на рынке пушнины. Кроме того, последние, чаще всего невыходные, вполне могли использоваться для пошива зимней одежды и направлялись таким образом на собственное потребление населения .

Особое промысловое значение в промысловом комплексе автохтонного населения Горной Шории традиционно имела белка (Sciurus vulgaris, шор. - tiin). На территории хозяйственного освоения шорцев она встречается повсеместно за исключением болот, гольцов, с /х угодий. В изучаемый период максимальное промысловое значение, по-видимому, имели угодья, расположенные в юго-восточной части Шории (бассейн Мрассу и верхнее течение р. Кондомы), где находились основные воспроизводственные стации, в которых белка держалась круглогодично. В остальных же частях Шории она встречалась эпизодически в силу ежегодной миграционной активности популяций, вызванной истощением примерно к середине зимы кормовой базы белки (к этому времени созревшие в осенний период шишки кедра и пихты окончательно раскрываются, и семена, осыпаясь, оказываются под снегом, что и побуждает зверьков к переселению на более благополучные с точки зрения кормности угодья; сохраняются же они на протяжении практически всей зимы только на елях, которые встречаются в Горной Шории достаточно редко и именно в юго-восточной ее части). Средняя плотность белки в максимально продуктивных угодьях, как правило, составляет 2.52 ос/км2. Кроме того, согласно имеющимся свидетельствам специалистов – териологов, существует прямая, достаточно устойчивая связь между показателями численности популяций белки и цикличностью уровня урожайности кедра (основы кормовой базы вида), а именно отмечены пики воспроизводства зверя каждый четвертый год (чаще всего на следующий сезон после урожайного на кедровый орех года) . В этом отношении характер расселения белки по территории Горной Шории схож с особенностями локализации соболиных угодий, которые, как уже было отмечено, нередко совпадали по своим границам с осваиваемыми орехопромысловыми участками, что в итоге способствовало комплексному использованию таежных массивов большей частью населения.

Определенное промысловое значение в рамках традиционной системы жизнеобеспечения шорцев играли такие распространенные в Горной Шории охотпромысловые виды, как барсук (Meles meles, шор. – pors`uk), бурундук (шор. – kyrek), заяц-беляк (Lepus timidus, шор. – kozan), рысь (Lynx lynx шор. – us`), росомаха (Gulo gulo, шор. – kync`ek), выдра речная (Lutra lutra, шор. – kamna), медведь бурый (Ursus arctos, шор. – azьg), волк (Canis lupus), которые не достигали необходимого для систематического промысла уровня численности и опромышлялись лишь при случайных встречах, или же требовали значительных трудозатрат в процессе промысла. Однако, судя по имеющимся источникам , все они в той или иной мере при случае опромышлялись автохтонным населением, даже несмотря на низкий уровень товарной значимости некоторых из них, что, видимо, определялось охарактеризованными выше особенностями природно-территориальных комплексов, с одной стороны ограничивавших возможности для развития производящих отраслей традиционного хозяйства и интенсифицировавших промыслы (в т.ч. и охотничий) и заставляя населения максимально использовать в своем хозяйстве имеющиеся ресурсы тайги – с другой. Особенно в этом отношении показательна достаточно высокая роль при традиционной системе жизнеобеспечения охотничьего промысла мясного направления, зафиксированная в наблюдениях исследователей – современников и имеющая в качестве важнейшего своего фактора исключительно низкий уровень развития такой отрасли хозяйства, как придомное скотоводство. В качестве ресурсовой базы данного рода промысла использовались главным образом копытные, представленные лосем (Alces alces, шор. – pulan, plan, pьlan), заселяющим места с наличием молодых порослей лиственных пород; вырубки и гари; берега (чаще всего топкие) лесных рек и озер, болота с зарослями ивняка, сосны; подтайгу с осинниками, кедрами, тальником, сплошные площади лиственных молодняков , косулей (Capriolus pygargus, шор. – p`all) и маралом (Cervus elafus, шор. – sььn), осваивающими высокогорные участки верхнего пояса гор с подгольцовыми ландшафтами, а также достаточно редким, но все же встречающимся, преимущественно в долинных комплексах, северным оленем (Rangifer tarandus, шор. - Ak-kiik). При этом особо следует отметить присущую практически всем копытным сезонную миграционную (или же микромиграционную) активность, вызванную не только изменением состояния кормовой базы, но и некоторыми климатическими параметрами, такими, например, как температурный режим или мощность снежного покрова, значительно затрудняющего передвижение зверей. Это обстоятельство, несомненно, сказывалось на специфике практиковавшихся методов опромышления данных видов.

Кроме того, автохтонным населением достаточно регулярно опромышлялись и разнообразные виды боровой (тетерева, глухари, рябчики) и водоплавающей дичи (кряква, шилохвость, крохаль большой и др.), чаще всего служащие для обеспечения питания самих охотников, прибывающих на промысле, но нередко и для нужд семей.

Приведенные выше характеристики осваиваемых населением ландшафтов в комплексе с данными по биологии важнейших промысловых видов с одной стороны свидетельствуют о наличии в той или иной мере ресурсовой базы охотничьего промысла, а с другой создают возможность выявления на этой основе мест локализации наиболее продуктивных охот-промысловых угодий по отдельным видам продукции, что и было заявлено в качестве одной из первоочередных задач настоящего исследования (См. Таблицу 20). Прежде всего при этом внимания заслуживает зафиксированный исследователями-современниками факт традиционно практиковавшейся частью охотников из числа автохтонного населения т.н. «дальней» охоты, при которой промысловики уходили на достаточно длительное время (до 3 месяцев в зимний период) в сопредельные с Шорией горные районы, отличающиеся гораздо более высоким уровнем продуктивности угодий по многим важным охот-промысловым видам . Отмечалось также, что именно эти территории и считались максимально подходящими для сравнительно удачной охоты в среде самих шорцев. К их числу прежде всего необходимо отнести следующие (см. рис.1):

Восточные районы Хакассии – рр. Большой и Малый Абакан, а также верховья р. Таштып,
Северо-восточные районы Ойратской области (территория нынешней республики Горный Алтай) – вплоть до Телецкого озера, включая бассейн р. Лебедь,
Юго-западные отроги Салаирского кряжа, главным образом район р. Бии.

Подобный характер размещения важнейших охот-промысловых угодий, существенно рассредоточенных как по территории Горной Шории, так и за ее пределами, впоследствии совершенно не был учтен при проведении (в советский период) административно-территориального межевания Южной Сибири, в результате чего данные зоны наиболее эффективной охоты оказались в составе сопредельных областей и автономных республик (Горно-алтайской и Хакасской). Более того, эти угодья становились теперь и формально недоступными для шорских охотников в силу организации там промыслово-заготовительных хозяйств с передачей последним в пользование данных территорий. Однако, на деле практика их опромышления шорцами не ликвидирована вплоть до настоящего времени, что нередко провоцирует различного рода поземельные конфликты, выходящие на межрегиональный уровень и требующие своего решения посредством федерального, а не районного (как то имеет место на сегодняшний день) регулирования.

Наиболее же продуктивными на территории самой Шории в изучаемый период , судя по всему, являлись:

В системе р. Кондомы:

Район г. Пустаг (Мустаг), включая верховья рр. Таз, Тельбес, Мундыбаш, Унзас (Большой). Здесь сравнительно высокой численности, судя по имеющимся источникам, достигала белка. Поэтому объемы ее добычи составляли в среднем от 15 до 20 штук на ружье, а колонка – от 5 до 7 соответственно. Однако, данные угодья не отличались изобилием такого важного охот-промыслового вида, как соболь. Он, по сообщению А Янушевича. здесь практически не фиксировался.
Верховья рр. Антропа, Селезеня, Мунжи и Кондомы. Для района также характерно наличие белки (где, как раз, и локализовались важнейшие ее воспроизводственные стации, благодаря чему она здесь присутствовала практически круглогодично) и колонка. Кроме того, в весенне-летний период здесь встречались и северные олени, лоси и другие копытные.

В системе р. Мрассу: рр. Унзас, Кезес, Ортон (с верхними притоками Коксу и Базас), верховья р. Кабырзы. Здесь были локализованы относительно продуктивные соболиные, беличьи и выдровые угодья. К примеру, средние объемы добычи в этих местах белки в урожайные гг. достигала 50-80 штук на ружье, а обычно – не более 10-15 шт. на одного промысловика. Ориентировочные средние размеры заготовок соболя составляли не более 3-5 штук за сезон.

В системе р. Томи:

Среднетомский район – лучшие в Шории соболиные и выдровые места. Объемы добычи соболя здесь достигали 25-30 штук за сезон на одного охотника.
рр. Уса, Бельсу, Теренсу (т.е. правые притоки Томи), верховья Томи – также высокопродуктивные охотничьи угодья с точки зрения уровня численности здесь пушных видов.

Что касается обеспеченности ресурсами рыбного промысла, то, не смотря на существующие в исследовательской литературе его оценки как одной из важнейших отраслей традиционного хозяйства автохтонного населения Горной Шории, он, скорее всего, вряд ли реально имел существенные перспективы развития из-за недостатка необходимых для полного удовлетворения потребностей населения запасов рыбы. Кондома и Мрассу в своих верховьях - типичные горные реки с глубокими и узкими долинами, каменистыми руслами и быстрым течением вод, уровень которых резко меняется в зависимости от выпадающих осадков. Источниками их питания большей частью являются нагорные кочкарниковые болота. Хотя ихтиологами в пределах рек Горной Шории отмечено присутствие 22 видов рыб, принадлежащих к 8 семействам (лососевых, хариусовых, щуковых, карповых, вьюновых, тресковых, окуневых и подкаменщиковых) , в пределах полигонов их видовой состав существенно ограничен и был представлен всего 11 видами, из которых всего 7, согласно имеющимся данным (См. Таблицы 18-19) , традиционно являлись объектом лова и добывались систематически (хариус, ленок, щука, окунь, ерш, налим, елец) . По всему течению Кондомы общий объем лова рыбы при этом определялся в пределах всего 200-250 ц. /год , Мрассу - 300 ц. /год. Кроме того, ихтиологами отмечалось, что для верховьев рек (Полигон I ) рыболовство еще менее продуктивно, чем по среднему и нижнему течениям (Полигон II).

II. Параметровые характеристики экономической мощности традиционного хозяйства и промысловой ориентации автохтонного и русского населения.

Проведенный анализ экологических характеристик осваивавшейся автохтонным населением Горной Шории территории позволяет с одной стороны констатировать наличие необходимых для промыслового комплекса биологических ресурсов, а с другой – оценивать условия для устойчивого развития производящих отраслей хозяйства (земледелие и скотоводство) как крайне неблагоприятные, что в целом, по- видимому, и определяло ориентацию традиционной системы жизнеобеспечения на интенсивное освоение горно-таежных ландшафтов. Несомненно, что выявленная зависимость форм производственной специализации населения от всей совокупности экологических параметров занимаемых им природно-территориальных комплексов имеет ярко выраженный функциональный характер, прежде всего напрямую сказывающийся на уровне развития отдельных отраслей хозяйства, прослеживаемый через показатели обеспеченности населения средствами сельскохозяйственного производства с одной стороны и доходности отдельных видов промыслов – с другой, а также на специфике применявшихся методик ведения хозяйства и существовавших соответствующих производственных отношений. Однако, настоящее положение, основанное исключительно на ресурсовых оценках, можно принять не более, чем в качестве рабочей гипотезы, требующей своей перепроверки с привлечением имеющихся в нашем распоряжении массовых статистических данных , дающих возможность взвешенной оценки уровня экономической мощности хозяйств населения и степени их промысловой ориентации с целью более четкой мотивированной оценки удельного веса промыслов в традиционной системе жизнеобеспечения шорцев.

Для реализации данной задачи нами было проведено комплексное статистическое обследование хозяйств, как шорских, так и русских, определенных в работе полигонов исследования с учетом также и возможной социальной стратификации населения, возникающей на основе тех или иных форм производства. При этом в качестве маркеров уровня экономической мощности хозяйств были приняты содержащиеся в источнике показатели обеспеченности семей основными средствами сельскохозяйственного производства и их промысловой ориентации. На этой основе с одной стороны проводился анализ вариационных рядов, позволяющий оценить степень однородности исследуемых групп по выбранным признакам, а с другой – применялись методы оценки их взаимосвязанности с перспективой выхода на уровень характеристики соотношения отраслей в хозяйстве населения и в результате – определения уровня значимости в нем промыслового комплекса.

Уже при расчете параметров описательной статистики (см. табл. 1-4) получила свое подтверждение выдвинутая выше гипотеза о крайне низком уровне развития в Шории земледелия. Выяснилось, что средние значения объемов высеваемого ежегодно зерна (главным образом ячменя – самой распространенной здесь земледельческой культуры) не превышают 4 пудов. При этом отмечается существенная вариация данного показателя между хозяйствами отдельных полигонов исследования. Так, если по Мрасской и Кондомской волостям он составил 4,12 пуд., то по Томской – всего 0,1 пуд., чего явно недостаточно для удовлетворения потребностей населения в хлебных продуктах даже с учетом традиционно низкого уровня их потребления. Расчет же среднего потенциального выхода продукции земледелия с пашенных участков населения был проведен Садовым А.Н . Исследователь отмечает, что при известной средней площади пашни и размеров посевов, на 1 хозяйство осенью должно было приходится от 2,9 до 4,0 ц зерна. Поэтому, месячная норма потребления на семью за вычетом семенного фонда должна была варьировать в пределах всего 0,2 - 0,3 ц. зерна, что в условиях преобладания здесь больших патриархальных, как правило многопоколенных, семей (телей), безусловно, не могло в полной мере обеспечить население хлебом.

Аналогичная ситуация наблюдается и в отношении модальных значений объемов высева зерна. По полигону I чаще всего встречаются хозяйства, высевающие 3 пуда зерна, а по полигону II – вообще не имеющие земледельческой ориентации при общем для них значении размаха вариации, равном 3 пудам зерна. Данное обстоятельство приобретает особую теоретическую значимость при учете этнической структуры населения обследуемых полигонов. Иными словами оказывается, что значительно меньшее развитие земледелие получило именно в местах расселения не только автохтонного этноса, но и русских переселенцев, за которыми исследователями традиционно признавалось определенное аккультурационное воздействие на шорцев, конкретно в части приобщения последних к земледельческой культуре, прямым следствием чего считался постепенный их переход на оседлость. Кроме того, сравнительный анализ рассчитанных нами параметров распределения шорского и русского населения (Полигон II) по объемам высева зерна и площади обрабатываемых пашенных участков отражает отсутствие принципиальных различий, определенных этнической спецификой хозяйственной специализации. Так, несмотря на то, что в целом по полигону коэффициент вариации показателей размеров посевов, равный 363 % (см. табл. 2) указывает на существенную неоднородность выборочной совокупности хозяйств, вполне сопоставимыми оказались рассчитанные по этническим группам средние и модальные значения, а также вариационные интервалы и меры рассеяния (см. табл. 3, 4). Более того, согласно поимущественным спискам и документации производителей землеустроительных работ, русские хозяйства по уровню обеспеченности пашнями даже уступали, хотя и не значительно, шорским, что, по всей видимости, только лишний раз подтверждает тезис об экологической детерминированности практикуемых форм производства в рамках систем жизнеобеспечения не только коренного населения, но и пришлого, изначально владеющего качественно иными, более эффективными агротехническими методиками, которые, однако, в условиях преобладания на территории освоения горно-таежных ландшафтов оказывались большей частью не применимыми, что и определяло в целом равномерный в рамках полигона уровень развития отрасли. При этом какая- либо социальная стратификация на основе данной отрасли традиционного хозяйства шорцев в силу низкого уровня ее развития вряд ли могла возникнуть. Характерная же как для группы как шорских хозяйств, так и русских неоднородность распределения (средние квадратические отклонения существенно превосходят значения арифметического среднего, а показатели коэффициента эксцесса составляют более 10 ед., что свидетельствует о крайней заостренности кривой распределения) по объемам посевов и обеспеченности пашнями, по-видимому, указывает не более, чем на наличие лишь достаточно узкой группы хозяйств (вне зависимости от их этнической принадлежности), практикующих, в отличие от основной массы населения, хоть в какой-то мере земледелие. Гипотеза о незначительной в целом роли отрасли в традиционной системе жизнеобеспечения автохтонного населения в изучаемый период подтверждается также и рядом зафиксированных землеустроителями фактов «заброса» пашенных участков и превращения их в сенокосы , вызванной, однако, скорее всего, не столько экономической неэффективностью земледелия, сколько наладившимися к этому времени достаточно устойчивыми связями с региональным хлебным рынком. Это, по-видимому, в комплексе с характеристиками природно-территориальных комплексов, и объясняет различия в степени земледельческой ориентации населения изучаемых нами полигонов исследования: так, Полигон I, хотя и локализован в зоне контакта черневой тайги с лесостепью, более благоприятствующей в природно-климатическом отношении развитию земледелия, чем горно-таежные ландшафты Полигона II, все же отличается, как было видно, более низкими объемами высева зерна и обеспеченности населения пашнями, т.к. расположен в непосредственной близости от г. Кузнецка, а следовательно имел все возможности интенсивно включаться в

товарообмен сельскохозяйственной и промысловой продукции.
По источнику не прослеживается и развитие в хозяйственном комплексе автохтонного населения огородничества. Эта отрасль, видимо, не получила под влиянием русских переселенцев у шорцев широкого распространения, несмотря на более высокую урожайность используемых культур в сравнении с ячменем. Мы сталкиваемся в историографии только с отдельными упоминаниями о распространении отдельных культур. При этом, в делопроизводственной документации производителей землеустроительных работ отмечается, что начавшаяся практика развития огородничества (под влиянием миссионеров) на начальных этапах по своим формам достаточно была схожа с собирательством . Кроме того, еще одним аргументом в пользу признания низкого уровня значимости земледелия в системе жизнеобеспечения автохтонного населения Горной Шории может служить практически общепризнанный в исследовательской литературе факт традиционно незначительной доли его продукции в рационе питания шорцев .

Развитие животноводства в условиях преобладания черневой тайги и горно-таежных ландшафтов, как было видно в предыдущем параграфе, в Горной Шории было существенно ограничено орографическими условиями, определявшими локализацию сенокосов в разорванном контуре, затруднявшем их обработку. К этому необходимо добавить и неблагоприятные в целом для отрасли геоботанические параметры осваиваемых участков. Уровень продуктивности последних, судя по всему, оставлял желать лучшего. Согласно геодезическим абрисам землеустроительных партий, населением полигонов исследования выкашивались преимущественно луга лесного и пойменного типов. Последние локализованы в долинах и, в зависимости от свойств микрорельефа, а также особенностей почвы и степени увлажнения отдельных участков, были представлены несколькими вариантами, среди которых оптимальными по уровню энергетической ценности кормовой массы являлись луга с преобладанием злаков, выположенные на прибрежных гривах и в центральной пойме. Их производительность, согласно расчетам Садового А.Н ., составляла 15-30 ц. с га. при достаточно высоком качестве кормов. Однако площади, занятые подобного рода лугами были существенно ограничены, в силу чего из всех имеющихся пойменных участков, подходящих для сенокосов, населением выкашивались преимущественно притеррасные, отличающиеся сильной увлажненностью и преобладанием в травостое осоки, обеспечивавшей достаточно высокий уровень продуктивности сенокосов (до 20 ц. с га), но качество заготавливаемых кормов при этом снижалась до минимума. Плюс к этому, в связи с чрезмерной (с точки зрения сельскохозяйственного производства) увлажненностью данных заболоченных участков, скошенное здесь сено не просыхало полностью, сгнивая на 30-40% в процессе просушки. Исходя из этого, среди осваивавшихся сенокосных угодий доминирующую роль, по-видимому, играли лесные луга со средней продуктивностью, локализованные по склонам гор южной экспозиции. Сложность же их обработки определялась охарактеризованными выше особенностями рельефа. Такое состояние ресурсовой базы скотоводства напрямую сказывалась на уровне развития отрасли в целом, прежде всего отражаясь на обеспеченности населения скотом. Среднее значение этого показателя по Полигону I (см. таблицу 1) составило всего 1,9 условных единиц при максимуме в 8 ед. и минимуме – в 0 ед. Модальное же значение свидетельствует о преобладании в рамках полигона хозяйств, вообще не имеющих скота. Коэффициент вариации при этом составил 101 %, что указывает на неравномерность (хотя и не столь значительную) населения Мрасской и Кондомской волостей по данному признаку и на наличие определенной группы хозяйств скотоводческой ориентации, резко выделяющейся из основной массы населения. Однако, с учетом показателей распределения населения по площади реально обрабатываемых сенокосов (коэффициент вариации равен 88,2%), нет совершенно никаких оснований предполагать возможность здесь практики найма, определяющей, соответствующую социальную стратификацию на основе неоднородности населения по обеспеченности сенокосами, или же необходимость кооперирования труда семей при заготовке сена. Обнаруженное же несоответствие неравномерного характера распределения населения по количеству имеющегося в хозяйствах скота и его однородностью по площади выкашиваемых участков отнюдь не содержит в себе какого-либо противоречия и достаточно легко объясняется зафиксированным землеустроителями фактом наличия значительного количества пригодных для заготовки кормов сенокосных угодий, не обрабатываемых, однако жителями близлежащих инородческих населенных пунктов . Иначе говоря, по-видимому, большая часть населения полигона не ориентировалась на расширенное развитие скотоводческой отрасли и практиковало ее в достаточно ограниченных рамках, что вполне могло объясняться значительной ролью в хозяйстве промыслового комплекса.

Несколько иная ситуация прослеживается по Полигону II (см. таблицу 2). Во-первых среднее значение обеспеченности хозяйств скотом здесь существенно выше и составляет 4,3 условные единицы при размахе вариации в 14,8 у.е. и модальном значении в 0 у.е., а во-вторых стандартное отклонение при этом не превышает среднего, коэффициент же вариации равен 76%, что говорит о равномерном характере распределения, а следовательно и об отсутствии существенных различий в развитии скотоводства между русским и автохтонным населением, что подтверждается и при расчете соответствующих показателей с учетом этнической структуры полигона (см. таблицы 3-4). В этой связи более высокий уровень обеспеченности скотом по полигону в целом определен, видимо, преимущественно ландшафтными характеристиками территории его локализации (в зоне перехода от черневой тайги к лесостепному комплексу, обеспечивавшему гораздо более благоприятные, нежели в горно-таежной зоне, геоботанические условия, повышая как производительность сенокосов, так и качество кормов). Однако, не следует игнорировать и роль межэтнического взаимодействия в процессе интенсификации скотоводства, наблюдающейся, согласно имеющимся статистическим данным именно в районе непосредственного соседства шорских улусов и русских переселенческих участков. На то, что данный фактор вполне мог сыграть здесь свою роль указывает не только сравнительный анализ показателей мощности данной отрасли в хозяйстве населения полигонов исследования, различающихся по этнической структуре, но и давно отмеченный исследователями факт достаточно интенсивного распространения в среде шорцев наиболее эффективных приемов и методов заготовки кормов, в результате чего в изучаемый нами период в употребление была введена, к примеру, заимствованная у русских крестьян коса-горбуша, а позже и литовка .

В качестве обобщения приведенных рассуждений необходимо констатировать невысокий в целом уровень развития скотоводства не только в традиционном хозяйстве автохтонного населения, но и у русских семей, напрямую определенный недостатком необходимой ресурсовой базы, в конечном итоге во многом стирающем и этническую специфику в части скотоводческой ориентации хозяйств в рамках Полигона II., в определенной мере прослеживаемую, однако, при сопоставлении данных по обоим полигонам. Исходя из этого характерным именно для традиционной системы жизнеобеспечения автохтонного населения следует считать тот уровень развития отрасли, который наблюдается по Мрасской и Кондомской волостям (Полигон I), являющийся ничем иным, как экологически детерминированным оптимумом обеспеченности хозяйств скотом и сенокосами.

Столь слабое развитие приусадебного комплекса, сориентированного, по-видимому, исключительно на удовлетворение собственных потребностей населения, с одной стороны и характер преобладающих ландшафтов – с другой предопределяли относительно высокий уровень значимости промыслов, обеспечивавших населению возможность получения товарно значимой продукции, успешная реализация которой вполне могла способствовать определенной компенсации посредством товарообмена ощущавшегося недостатка продуктов сельского хозяйства. Данное обстоятельство прослеживается и при статистическом анализе показателей доходности отдельных видов промыслов автохтонного населения. При этом во-первых не фиксируется значительной разнородности выборочных совокупностей хозяйств обоих полигонов исследования по среднему уровню общих промысловых доходов. Он составил 35,5 рублей (См. табл.1-2), что свидетельствует о существенной роли промыслов в традиционной системе жизнеобеспечения, т.к. даже столь усредненный показатель их экономической значимости для семейных бюджетов значительно превышает, к примеру, общие размеры повинностей, взимавшихся с автохтонного населения в изучаемый период и в среднем, по-видимому, колебавшихся в пределах 1-4 руб. на одно хозяйство в год . Если же учесть еще и то обстоятельство, что официально зафиксированные землеустроителями размеры промысловых доходов нельзя считать абсолютно соответствующими реальному состоянию дел и принять их заниженными как минимум на 30-40% (что в данном случае является нормальной поправкой, значительно повышающей репрезентативность исследуемой базы данных ), то уровень значимости промыслового комплекса возрастет еще более.

Согласно источнику, имела место и существенная территориальная специфика в части промысловой ориентации населения полигонов исследования. Прежде всего наиболее ориентированными на освоение тайги оказываются хозяйства Полигона I, чьи средние размеры промысловых доходов превышают аналогичные показатели населения Полигона II. Модальные же значения доходов по всем видам промысловой продукции по Томской волости (в целом) равны нулю, тогда, как по Мрасской и Кондомской волостям – от 10 до 20 рублей на хозяйство.

Кроме того, по Мрасской и Кондомской волостям средние доходы от охоты выше, чем по Томской, в то время как в отношении размеров сумм, вырученных от реализации ореха наблюдается диаметрально противоположная ситуация. Иными словами, по-видимому, мы имеем дело с элементами районной специализации населения на различных видах промысловой продукции, определенной особенностями осваиваемых природно-территориальных комплексов. При этом важно отметить, что говорить о специализации исключительной в данном случае вряд ли уместно, хотя бы в силу того, что во-первых ореховый промысел, как уже было отмечено, не мог обеспечивать населению стабильно высокие доходы ежегодно и становился максимально выгодным лишь один раз в 3-4 года (принося, однако, населению достаточно существенные доходы, по Полигону I в среднем составляющие 14,5 руб., а по Полигону II – 15,9 руб.) , а во-вторых охота (пушного направления), благодаря не только устойчивому спросу на пушнину, но и относительно высоким на нее ценам, должна была представлять собой гораздо более эффективное экономически занятие, зачастую не требующее и существенных трудозатрат для получения достаточно значимых (с учетом отмеченной исследователями крайней бедности автохтонного населения ) доходов. Так, при средней закупочной цене на шкурку соболя в 30-80 руб. охотнику достаточно было добыть всего 2-3 зверька (или же 20-30 шт. белок), чтобы обеспечить семье по крайней мере минимально необходимый прожиточный уровень вплоть до следующего охотничьего сезона . Тем не менее, по сообщению А. Янушевича, в 20-е гг., т.е. когда соболя в Шории стало значительно меньше, чем в предшествующие десятилетия, его добывалось в большинстве промысловых районов в среднем по 5-10 штук на ружье, а белки – по30-80 штук соответственно . В этой связи у нас вряд ли есть основания считать, что в изучаемый период (при более благополучном состоянии ресурсовой базы) объемы добычи пушнины были ниже отмеченных исследователем, а следовательно и доходы населения от охотничьего промысла необходимо признать более высокими, нежели зафиксированные землеустроителями (в среднем равные 21,1 руб. по Полигону I и 19,5 – по Полигону II). Но, не смотря на отмеченную экономическую эффективность пушного промысла, он, хоть и составлял, по всей видимости, ни с чем не сопоставимый источник дохода, все же сам по себе не мог обеспечить всех потребностей населения в продуктах питания (во многом из-за узости региональных рынков продовольственных товаров и присущих ряду охотпромысловых видов периодических колебаний численности и миграций популяций), что и предопределяло существовавшую в рамках традиционной системы жизнеобеспечения практику во-первых систематической охоты мясного направления, во-вторых – ориентации ряда хозяйств на развитие придомного скотоводства и в-третьих – промыслового освоения кедровых массивов (главным образом в урожайные годы) с целю повышения уровня денежных поступлений в семейные бюджеты. Иначе говоря, в промысловом комплексе автохтонного населения, видимо, существовала тесная взаимосвязанность четко сбалансированных в едином промысловом производственном цикле присваивающих отраслей хозяйства, в совокупности обеспечивавших не только более или менее стабильные поступления в семейные бюджеты, но и существенную часть традиционного рациона питания шорцев – мясо диких животных. Данное предположение получает свое подтверждение при статистическом анализе промысловой ориентации населения обоих полигонов исследования. Подавляющее большинство составляют хозяйства, либо практикующие одновременно и ореховый, и охотничий промыслы, либо вовсе не имеющие промысловой ориентации (составляющее, однако, по обоим полигонам не более 6,8%). Хозяйств же, сориентированных сугубо на определенный промысел значительно меньше (не более 10% по обоим полигонам). Имеют место лишь отмеченные выше вариации размеров доходов от отдельных видов промыслов при равномерном в целом характере распределения населения по данным показателям (См. Табл. 1-2, 9-10).

Что касается роли рыболовства и уровня ориентации населения на освоение рыбопромысловых ресурсов, то в силу отсутствия у нас соответствующих количественных данных, необходимых для выработки взвешенных мотивированных оценок, здесь нам приходится исходить лишь из имеющихся источников описательного характера и данных о состоянии соответствующей ресурсовой базы (охарактеризованной выше), предположив в качестве гипотезы отсутствие существенной товарной значимости рыбопромысловой продукции и ее сориентированность исключительно на внутреннее потребление семей. При этом, не смотря на имеющиеся указания ряда исследователей о том, что рыба составляла значительную долю в рационе питания шорцев, вряд ли это в полной мере отвечает действительности во-первых из-за определенной ограниченности запасов рыбы, а во-вторых и в силу отсутствия в традиционной шорской культуре приемов какого-либо рода консервирования рыбных продуктов, за исключением вяления, не обеспечивающего возможности долгосрочного хранения рыбы. Таким образом, она не только добывалась в ограниченных размерах, но и, видимо, употреблялась в пищу незамедлительно, что делало невозможными любого рода ее заготовки и снижало тем самым степень значимости отрасли в целом.

По источнику достаточно четко прослеживается и этническая специфика в части распределения населения по уровню доходности промыслового комплекса. В первую очередь необходимо отметить существенное превосходство шорского населения над русским в части как относительных, так и абсолютных показателей доходов от промыслов (См. табл.3-4, 11), что свидетельствует о большей ориентированности системы жизнеобеспечения автохтонного этноса на освоение таежных ресурсов. Это в целом подтвердилось при проведении нами сравнительного анализа предварительно рассчитанных индексов промысловой ориентации для групп шорцев и русских (Полигон II), в результате чего выяснилось, что по всем видам промысловой продукции удельный вес шорских хозяйств, задействованных на промысле, превосходит их долю в этнической структуре населения (значения индексов по пушной охоте и ореховому промыслу составили 1,04 и 1,02 соответственно), чего отнюдь не наблюдается у группы русских семей (индексы – 0,91 и 0,94). Таким образом есть все основания говорить о гораздо более существенном уровне промысловой ориентации автохтонного населения (даже при отмеченном выше факте отсутствия принципиальных различий в параметрах экономической мощности производящих отраслей между шорскими и русскими хозяйствами), обусловленном традиционно высокой степенью значимости промыслового комплекса в системе жизнеобеспечения шорцев.

Подводя итоги приведенным характеристикам уровня развития важнейших отраслей традиционного хозяйства автохтонного населения Горной Шории, необходимо отметить, что:

так или иначе практиковавшийся в изучаемый период хозяйственный комплекс в полной мере ощущал на себе воздействие экологических параметров осваиваемых территорий и прежде всего в части степени обеспеченности отдельных отраслей соответствующей ресурсовой базой и особенностей природно-климатических условий.
ни одна из отраслей хозяйства в целом не могла полностью обеспечивать населению необходимый прожиточный уровень, что и определяло комплексный его характер, проявляющийся в ориентации населения на максимально полное освоение всех имеющихся промысловых и сельскохозяйственных угодий и подразумевающий параллельное развитие как приусадебного, так и промыслового комплексов при несомненно ведущей роли последнего в силу существенной товарной значимости большинства видов продукции промыслов.

Комплексный характер традиционного хозяйства автохтонного населения Горной Шории отчетливо виден и при рассмотрении практиковавшегося ежегодного производственного цикла (См. Рис. 2), отрегулированного в соответствии с особенностями природно-территориальных комплексов и совмещающего в непрерывной последовательности как важнейшие сезоны сельскохозяйственных работ, так и промыслов, что в целом позволяло оптимально использовать имеющиеся людские ресурсы, зачастую задействованные одновременно и в производящих, и в присваивающих отраслях хозяйства. Большая же часть календарного времени мужчин (до35%) при этом отводилось охоте (пушного и мясного направления), а также заготовке кедрового ореха и рыболовству, что в определенной мере отражает существенную значимость промыслового комплекса для жизнеобеспечения населения.

При этом существовавший в изучаемый период характер соотношения отраслей в хозяйстве населения не отражает существенной взаимосвязи параметров экономической мощности приусадебного и промыслового комплексов. Рассчитанные нами коэффициенты корреляционной зависимости между формами производственной ориентации хозяйств (См. табл. 12-13) зачастую свидетельствуют о достаточно низкой или же средней тесноте связей показателей уровня развития производящих и присваивающих отраслей, что, по-видимому, с одной стороны было обусловлено значительной самостоятельностью (в традиционной системе жизнеобеспечения) каждой из них в отдельности, наблюдавшейся в силу охарактеризованной выше специфики осваиваемых ландшафтов, а с другой – указывает на достаточно высокую степень значимости промысловых доходов, размеры которых, как видно, практически не зависели от уровня экономической мощности хозяйства в целом, а значит стабильно обеспечивали определенную долю приходной части семейных бюджетов. Таким образом и здесь мы имеем прямое подтверждение гипотезы об экологически детерминированном комплексном характере практиковавшегося не только шорским, но и русским населением хозяйства, а также о значительной его ориентации на получение товарно значимой промысловой продукции.

В этой связи достаточно важным представляется проблема определения существовавших оптимумов обеспеченности хозяйств средствами сельскохозяйственного производства, свойственных традиционно ориентированной на опромышление тайги системе жизнеобеспечения, что необходимо для окончательного выявления удельного веса промыслового комплекса в практиковавшемся хозяйстве . Данная задача вполне выполнима с одной стороны при учете известных модальных и средних значений объемов высеваемого зерна, площадей пашен, количества имеющегося у населения скота и размеров сумм, полученных от реализации пушнины и ореха (См. табл. 1-4), а с другой – на основе регрессионного анализа уровня и характера взаимозависимости данных показателей (См. табл. 14-15). В результате расчета коэффициентов регрессии в первую очередь нами было отмечено, что, при наблюдающемся равномерном в целом характере распределения населения по степени обеспеченности средствами сельскохозяйственного производства и доходности промыслов, существовала определенная территориальная и этническая специфика в части вариации факторов экономической мощности промыслового комплекса. А именно, для Полигона I свойственно снижение уровня общего дохода от промыслов на сумму от 1,3 до 3,7 руб. при увеличении любого из показателей обеспеченности хозяйств средствами сельскохозяйственного производства на единицу, что свидетельствует об определенной (хотя и достаточно слабой) тенденции к обратной зависимости показателей различных форм производственной ориентации; в то же время у шорского населения Полигона II исключением из данного правила являются показатели численности в хозяйствах лошадей и крупного рогатого скота, с повышением которых размеры общих доходов от промыслов возрастают на 5,3 и 7,4 руб. соответственно, что, по нашему мнению, вполне могло быть определено во-первых существенной ориентацией автохтонного населения Полигона II на ореховый промысел, требовавший наличия необходимого количества лошадей для успешной транспортировки заготовленной продукции, а во-вторых - более благоприятными здесь (по сравнению с Мрасской и Кондомской волостями) природно-климатическими условиями для развития скотоводческой отрасли. Кроме того, согласно результатам проведенного регрессионного анализа, отмечается и этнические вариации факторов доходности промыслов. Они проявляются прежде всего в части влияния уровня численности семей на объемы сбываемой промысловой продукции. У шорских хозяйств последний показатель снижается примерно на 4 руб. при увеличении семьи на одного человека , в то время, как у русских – возрастает аж на 7,4 руб., что могло объясняться традиционно более высоким уровнем промысловой ориентации автохтонного населения, а также спецификой в части применяемых на промысле производственных методик и приемов (у шорцев подразумевающих кооперирование труда отдельных семей в процессе опромышления целого ряда охотпромысловых видов, а в отдельных случаях и кедровых массивов, а у русского же населения в целом завязанных на индивидуальные формы промысла).

Исходя из имеющихся параметров описательной статистики, отражающих уровень экономической мощности промыслового и приусадебного комплексов (См. табл. 1-4), а также рассчитанных коэффициентов регрессионной зависимости между показателями практиковавшихся форм производственной ориентации (См. табл. 14-15), нами были вскрыты экологически детерминированные оптимумы обеспеченности хозяйств людским ресурсами и основными средствами сельскохозяйственного производства, характерные для традиционной системы жизнеобеспечения автохтонного населения, которая, как было видно выше, во многом была основана на освоении ресурсов тайги. При этом мы руководствовались тезисом о том, что оптимальным вполне можно считать такой уровень развития производящих отраслей (нацеленных главным образом на получение достаточно ограниченных объемов продукции, потребляемой непосредственно внутри семей), который фиксируется у хозяйств, имеющих по крайней мере средней величины общие доходы от реализации товарно значимой промысловой продукции (при допущении отклонения данного показателя у отдельных семей от среднего в пределах рассчитанных нами доверительных интервалов средних значений). Таким образом нами было определено, что, несмотря на отмеченный уже низкий в целом уровень зависимости показателей экономической мощности приусадебного комплекса (как достаточно самостоятельной сферы хозяйственной деятельности шорцев) от параметров обеспеченности автохтонного населения средствами сельскохозяйственного производства, все же традиционным оптимумом состояния людских ресурсов хозяйств можно считать интервал от 2 до 2,5 лиц м.п.; обеспеченности пашнями – 0 - 0,5 дес.; объемов высеваемого зерна – 0,1 – 3 пуд.; количества лошадей в хозяйстве – 2,6 – 5 голов; обеспеченности КРС – 2-5 голов. Однако, заслуживает особого внимания и тот факт, что данные значения являются лишь приблизительными, хотя и в целом отражают ориентировочные верхние и нижние границы значений, занижение которых указывает на определенный недостаток в конкретной семье даже минимально необходимого набора продуктов питания, что вполне можно считать основанием для отнесения ее к разряду малообеспеченных, полагающихся лишь на практику освоения ресурсов тайги; а завышение – напротив говорит о сравнительно высоком (в рамках выборочных полигонов) уровне материального благополучия хозяйств, что, однако отнюдь не является свидетельством снижения степени промысловой ориентации хозяйств данной группы в силу комплексного хозяйства практикуемого ими хозяйства.

Подводя итоги определению роли промыслового комплекса в рамках традиционной системы жизнеобеспечения необходимо констатировать во-первых достаточно высокую значимость прежде всего с одной стороны таких товарно ориентированных присваивающих отраслей, как пушная охота и ореховый промысел, а с другой – рыболовства и охоты мясного направления, обеспечивавших населению существенную долю в рационе питания, что особенно актуально при экологически определенной ограниченности возможностей для развития здесь сельского хозяйства; во-вторых – статистически прослеживаемый факт самостоятельности каждого из практиковавшихся промыслов (при комплексном характере традиционного хозяйства) и связанного с этим стабильно высокого уровня промысловой ориентации подавляющей части семей вне особой зависимости от параметров экономической мощности приусадебного комплекса; и в-третьих – этнические вариаций степени промысловой ориентации при отмеченной специфике в части совокупности факторов доходности промыслового комплекса, вызванной, по-видимому, различными формами организации промысла и соответствующих производственных отношений.

III. Производственные отношения, формы и методики опромышления как компоненты промыслового комплекса автохтонного населения.

В предыдущих параграфах был прослежен комплекс важнейших этноэкологических связей традиционной системы жизнеобеспечения (этноэкосистемы) автохтонного населения, подразумевающих непосредственную зависимость параметровых характеристик экономической мощности хозяйств от всей совокупности особенностей осваиваемых природно-территориальных комплексов. При этом нами был отмечен функциональный характер подобного рода соотношения в системе « этнос - окружающая среда», определяющей с одной стороны уровень обеспеченности населения средствами сельскохозяйственного производства и степень его промысловой ориентации, а с другой – комплексный характер хозяйства как единственно возможную здесь форму получения необходимого объема не только непосредственно потребляемых населением, но и имеющих достаточно высокую товарную значимость продуктов промыслов. Данное обстоятельство, на наш взгляд, является довольно веским аргументом в пользу принятия тезиса о необходимости характеристики параметров осваиваемых ландшафтов как одной из основополагающих компонент промыслового комплекса, в свою очередь входящего в качестве подсистемы в структуру традиционно практикуемой системы жизнеобеспечения. Однако, и при выявлении остальных его элементов мы также обнаруживаем их существенную экологическую детерминированность. Это в полной мере относится и к рассматриваемым в настоящем параграфе существовавшим в изучаемый период формам организации промыслов, а также соответствующих методик опромышления и производственных отношений шорского населения, при анализе которых мы сталкиваемся с существенным влиянием особенностей природно-территориальных комплексов уже на уровне не только прямых взаимосвязей экономической конъюнктуры района и характеристик зон хозяйственного освоения (к примеру, в части значимости промыслового комплекса в системе жизнеобеспечения), но и опосредованного их воздействия на структуру социума и соответствующих социальных отношений, во многом возникающих на основе производственной промысловой деятельности.

Переходя к непосредственному анализу практиковавшихся форм производственных отношений на промысле как составляющей промыслового комплекса, прежде всего нас интересуют отношения поземельные, которые как раз и определяют специфику распределения среди населения важнейшего в условиях Горной Шории средства производства – охотничьих и орехопромысловых угодий, а также и основных рыболовных участков. Несомненно, что от характера существовавших поземельных отношений так или иначе значительно зависел уровень материального благополучия населения в силу отмеченной выше достаточно высокой роли промысловой продукции в традиционной системе жизнеобеспечения.

По вопросу о господствовавших в изучаемый период у автохтонного населения формах поземельных отношений на промысле специалистами высказан ряд предположений, в общих чертах основанных на тезисе о преобладании родового принципа в части распределения промысловых угодий в рамках традиционной системы жизнеобеспечения, исторически практиковавшейся шорцами. При этом нередко отмечалась существенная зависимость системы поземельных отношений от родовой структуры района и соответствующего характера расселения родов.

Факт наличия во второй половине XIX века системы деления автохтонного населения на отдельные сеоки (роды) с четким определением границ как между местами расселения последних, так и их важнейшими зонами промыслового освоения отмечался уже современниками из числа путешественников, посетивших Горную Шорию. Так, А.В. Адрианов отмечает, что «каждый род занимает какой-либо район и если замешивается, врезывается в место обитания другого рода, то только отдельными семьями… У каждого рода есть своя тайга» и далее у него же: «Право каждого инородца промышлять орехи или зверя всегда строго ограничено известным местом; вся местность обитания черневых татар (т.е. северных алтайцев, в т.ч. и шорцев – В.П.) разделена на отделы тайги, и в каждом из них хозяйничает тот или иной род (сеок)» ; задолго же до того Паллас, непосредственно наблюдавший охотничий промысел представителей рода «Кый», указывает на еще более жесткий характер раздела между отдельными родами зон промыслов: «Понеже в их дачах соболей промысел не корыстен, то чтоб заплатить ясак, ходят они по ту сторону Енисея в Красноярскую волость; однако, кобальцы, кои по некому праву присваивают себе места сии, им ловить зверя мешками тут не дают и коли поймают, то, отняв добычу или снасть, домой отправляют» . К подобным же выводам пришел и Л.П. Потапов на основе анализа собранного им уже в первой половине ХХ века этнографического материала . Исследователь охарактеризовал шорский род как юридическое лицо, наделенное всей полнотой полномочий в вопросах распределения охотничьих и орехопромысловых угодий и регуляции поземельных отношений как на внутриродовом уровне, так и в части размежевания зон хозяйственного освоения с соседними родами. При этом, представители одного рода, по мнению Потапова, селились в большинстве случаев компактно на определенной территории с отчетливо очерченными границами. Собственниками же промысловых угодий в данном случае являлись все члены рода одновременно и при коллективном характере регуляции поземельных отношений внутри рода на основе норм обычного права. Все остальное (движимое имущество) являлось собственностью отдельных патриархальных семей (телей). Однако, рассматривая динамику территориально-родовых связей, автор указывал, что к концу XIX столетия они обнаруживают тенденцию к снижению роли родовых отношений не только в вопросах распределения зон хозяйственного освоения населения Горной Шории, но и в части организации производственных отношений на промысле. Кроме того, исследователь отмечал, что проводившиеся в XVII – XIX веках попытки административного деления (на волости) территории Горной Шории зачастую не соответствовали этническим особенностям в части локализации районов проживания и хозяйственной деятельности шорских родов и потому оказались не способными оптимально решить вопросы как учета населения, так и раскладки и сбора повинностей с автохтонного населения.

Мнение на этот счет В.М. Кимеева в общих чертах сводится к признанию того факта, что ко времени прихода в Шорию русских основной социально - экономической единицей, имеющей объединенную территорию хозяйственного (в т.ч. и промыслового) освоения были именно роды, что в целом и отличало шорцев от лесостепных северных этнических групп Кузнецкой котловины, у которых подобные функции выполнялись большими семьями «телями»-осколками уже распавшихся на тот момент родов. Выдвигаемый исследователем тезис о шорском сеоке как базовой социально-экономической единице близкой по своей структуре к территориальному образованию, на наш взгляд, можно признать не более, чем рабочей гипотезой, не получающей, однако, своего полного подтверждения на основе использованных автором источников. Приведенные же исследователем в качестве основных аргументов сообщения путешественников и миссионеров второй половины XIX в., свидетельствующие о том, что представители одного рода обычно селились компактно в одном районе (чаще всего по долинам рек), на наш взгляд, еще не доказывают, что роды имели свои четко определенные зоны освоения, так как в большинстве случаев те же самые источники одновременно приводят и факты существенной удаленности важнейших «родовых» промысловых угодий от мест расселения родов , что может говорить только о разорванном характере контура зон промыслового освоения родов. В этой связи, определенной корректировки с использованием качественно иных источников требует составленная исследователем карта-схема, отражающая особенности локализации зон расселения и хозяйственной деятельности горношорских сеоков и этнотерриториальных групп (См. рис. 1).

Иная точка зрения на проблему высказана в монографическом и диссертационном исследованиях А.Н. Садового . Она базируется на признании в качестве основной социально-экономической единицы автохтонного населения Горой Шории второй половины XIX – начала ХХ вв. не рода, а патриархальной сложной многопоколенной семьи отцовского или братского (в отдельных случаях) типов. Исследователь, анализируя в целом традиционные модели систем жизнеобеспечения автохтонного населения Шории, выявил их жесткую экологическую обусловленность, совершенно не оставляющую места роду как экономической единице и не позволяющую предполагать наличие четко определенных промысловых зон отдельных родов. Кроме того, автор отметил традиционно характерную для Горной Шории практику проживания отдельных семей того или иного сеока за пределами локализованных В.М. Кимеевым на срезе ХIX-XX вв. десяти этнотерриториальных групп и дисперсный характер системы расселения в условиях преобладания горно-таежных ландшафтов.

Спорность ряда рассмотренных вопросов определяет необходимость дальнейшего их изучения с привлечением ранее не использовавшихся в подобного рода исследованиях данных. В связи с этим в настоящей работе в качестве одной из ближайших исследовательских задач был принят анализ родовой структуры, системы расселения выделенных В.М. Кимеевым локальных этнотерриториальных групп, родов, отдельных семей, а также практиковавшихся автохтонным населением механизмов регуляции поземельных отношений на промысле в конце XIX – начале ХХ веков с перспективой оценки роли родового принципа в промысловом комплексе шорцев. Некоторые же промежуточные результаты подобного рода исследования нами уже были введены в научный оборот . При этом сформулированные выводы и рабочие гипотезы основаны на анализе материалов первичного статистического учета населения, отражающих родовую структуру населения обоих выборочных полигонов на 1912 год и отложившихся в фонде землеустроительных партий, работавших в 1912-13гг. на территории Алтайского Горного округа . Источник содержит поимущественные списки по каждому населенному пункту, отражающие пофамильный состав населения, что позволило выявить характер распределения по территории волостей как отдельных семей (телей), так и родов (сеоков) и, рассчитав их доли в составе населения каждого из улусов, сопоставить полученные результаты с имеющимися данными В.М. Кимеева и Л.П. Потапова о структуре расселения горношорских родов и локализации их промысловых угодий (См. рис. 1).

Результаты проведенных расчетов приведены в таблице 16. Степень их репрезентативности определяется:

1. территориальным охватом выборки (по Мрасской волости охвачено 90% улусов, по Кондомской –100%, по Томской -100%)

2. учетом особенностей физико-географических и социально-экономических характеристик районов расселения сеоков. (хотя, как уже неоднократно отмечалось, Томская волость в этом отношении достаточно оригинальна. Она, в отличии от остальных, локализована на стыке изопрагм зон черневой тайги и лесостепи, гораздо более близка к важнейшим транспортным коммуникациям и единственная имеет в составе населения русских переселенцев, что в итоге определяет ее весьма нетипичный в целом характер.).

В общих чертах полученные результаты свидетельствуют об отсутствии к началу ХХ столетия у большинства шорских сеоков четких границ территории расселения, что так или иначе должно было существенно ослаблять и тесноту социально-экономических связей автохтонного населения, основанных на родовом принципе. Несомненно, все это непосредственно затрагивает и вопросы, касающиеся механизмов регуляции поземельных отношений на промысле как внутри родов, так и на межродовом уровне. Кроме того, выделенные Л.П. Потаповым и В.М. Кимеевым районы проживания отдельных сеоков и локальных групп, как выяснилось, не всегда соответствуют действительности и в большинстве случаев должны считаться в известной степени условными в силу наблюдавшегося в начале ХХ века смешанного характера расселения (См.табл.16).

Оказалось, что полностью расселены в пределах зон, зафиксированных современниками и Л.П. Потаповым были лишь роды Кый, Калар, Кузен, Тарткын. Однако же, они составляли незначительные доли в общем составе населения выделенных В.М. Кимеевым локальных этнотерриториальных групп (Кый –14,2% в Пызасской, Тарткын и Кузен – 17,6% и 6,9% соответственно – в Верхнетомской), за исключением сеока Калар, составлявшего 40% населения Мундыбашской локальной группы. Столь высокая степень консолидации данной группы родов (хотя бы уже по территориальному принципу) в сопоставлении с весьма незначительной их относительной долей в составе населения локальных этнотерриториальных групп (по сравнению с другими сеоками) свидетельствует о наличии между этими показателями зависимости средней степени тесноты (коэффициент корреляции по всем волостям в целом равен 0,33 при обратном характере связи . См. табл.17), обусловленной, по-видимому, существовавшими достаточно жесткими установками членов данных сеоков, ориентированными на совместное проживание и кооперацию труда в процессе производственного цикла. Данное обстоятельство позволяет на уровне рабочей гипотезы предположить существенную значимость всего комплекса внутриродовых связей (в т.ч. и поземельных) в системе жизнеобеспечения, практиковавшейся к началу ХХ столетия населением, входившим в данные роды, а также говорить не только о четкой территориальной привязке районов расселения, но и о наличии строго определенных границ родовых промысловых угодий, являющихся скорее всего объектом коллективной собственности и распределяющихся между семьями (телями) посредством норм обычного права . Однако, это не означает, что зоны хозяйственного освоения в данном случае представляли собой единые сплошные площади. Исходя из особенностей орографических, геоботанических, фаунистических и климатических характеристик осваиваемых природно-территориальных комплексов, позволяющих лишь фрагментарно использовать пригодные для сельскохозяйственного освоения площади (сенокосы и пашни) при достаточно низком уровне продуктивности последних и определяющие неравномерное распределение по территории Горной Шории наиболее продуктивных охотничьих и орехопромысловых угодий (зачастую совпадающих по своим границам), можно предполагать разорванный контур зон хозяйственного освоения данных родов, при котором подавляющее большинство используемых (даже постоянно, систематически) промысловых участков могли находиться на значительном расстоянии как друг от друга, так и от населенных пунктов. Высокая степень консолидированности рассматриваемых сеоков отчасти подтверждается и преобладающим у них типом населенных пунктов (улусов), характеризующихся полным отсутствием, или незначительной долей в составе населения представителей других родов. Однако, здесь совершенно отсутствует тенденция к объединению в рамках одного улуса только членов одной большой многопоколенной семьи (теля), являющаяся, по мнению, Л.П. Потапова индикатором ослабления влияния родовых социально-экономических традиций и постепенного усиления влияния семей, претендующих на роль главных экономических единиц в обществе, что в последствии выражалось у ряда шорских этнотерриториальных групп в переходе от родовой формы собственности на территории хозяйственного освоения, как основного средства производства, к собственности семьи . Поэтому у нас есть основания предполагать у данной группы родов определенную состоятельность родовых механизмов регуляции поземельных отношений на промысле и распределения важнейших промысловых угодий. Право эксплуатации последних в данном случае вполне могло принадлежать всем членам сеока одновременно при традиционной практике периодического межевания промысловых участков отдельных семей рода.

К следующей группе родов нами были отнесены сеоки Кара-шор, Кобый, Сары-шор, Чедибер, Челей, Кечин, расселенные на территории Горной Шории очаговым типом, большей частью (53%-93% от общей численности рода. См. табл.16), сосредотачиваясь в границах конкретных зон (не всегда, однако, совпадающих с выявленными в исследовательской литературе), видимо, не имевших, как правило, четко определенных границ в условиях достаточно высокой доли представителей этих родов в составе населения локальных этнотерриториальных групп (в среднем – 40-50%) при дисперсном характере локализации населенных пунктов, но одновременно имеющими и часть удаленных (подчас весьма значительно) от основного «очага» семей, проживающих в местах расселения других сеоков. Даже если допустить высокую степень значимости родовых принципов регуляции поземельных отношений и, соответственно, наличие строго локализованных зон промыслового освоения с четко определенными границами той части представителей данных сеоков, которая проживала в районах их максимальной концентрации, то, в любом случае, неясным остается статус семей, оказавшихся на территории «чужих» родов. По крайней мере, нет никаких оснований считать их лишенными возможности эксплуатировать хотя бы близлежащие к населенным пунктам промысловые угодья, так как при расчете параметров описательной статистики по показателям экономической мощности промыслового комплекса населения всех трех инородческих волостей в разрезе отдельных сеоков не выявлено существенной стратификации (все рассмотренные группы по всем населенным пунктам в целом однородны вне зависимости от родовой принадлежности, коэффициенты вариации при этом колеблются в допустимых пределах – См. табл. 1-4.) . Это позволяет сразу отклонить вытекающую из тезиса о повсеместном преобладании у автохтонного населения Горной Шории родовых принципов в части землепользования и регуляции поземельных отношений гипотезу о том, что отдельные семьи, поселившиеся на территории других родов, должны были быть если и не полностью лишены необходимых угодий, то, по крайней мере, иметь в этом отношении гораздо меньше возможностей, чем представители численно преобладающего в районе их проживания сеока, считающегося в данной местности коренным и, соответственно, обладающего всей полнотой прав в распределении угодий. В итоге, следуя этой логике, у «пришлых» семей, скорее всего, фиксировался бы уровень обеспеченности промысловыми доходами, значительно уступающий свойственному для семей, относящихся к «коренному» роду. Однако, при анализе источника подобных тенденций не отмечается, напротив, полученные результаты свидетельствуют об отсутствии по всем населенным пунктам со смешанным родовым составом каких-либо различий в социально-экономическом статусе семей, основанных на родовой принадлежности. Преобладающим же типом населенных пунктов у рассматриваемой группы сеоков является зачастую наблюдающийся смешанный по родовому составу их характер как на «исконно родовых» территориях, так и за их пределами, что может служить аргументом, доказывающим низкую степень территориальной консолидации данных сеоков, а следовательно и второстепенную роль родовых механизмов регуляции поземельных отношений на промысле. В этой связи, говоря о родах, члены которых проживали на 1912 год в непосредственном соседстве в рамках одного населенного пункта или территориальной общины с семьями, относящимися к другим сеокам, следует, по-видимому, признать у них если не полное отсутствие, то, в любом случае, достаточно низкий уровень значимости родовых механизмов как территориальной организации, так и регуляции поземельных отношений и внутри рода, и на межродовом уровне. Значительно легче допустить существование здесь не столько родовых принципов, сколько чисто территориальных связей населения.

К отдельной группе необходимо отнести сеоки Кызай и Карга, члены которых расселены малыми частями (не более 43% от общей численности рода) на территории практически всех выделенных локальных групп, не составляя ни в одной из них большинства населения. При подобном характере расселения, существенно затрудняющем механизмы реализации родовых принципов организации и регуляции всей совокупности социально-экономических связей вряд ли можно предполагать наличие у данных родов и четко очерченных зон проживания и промыслового освоения.

Проведенный анализ системы расселения отдельных родов и этнотерриториальных групп автохтонного населения Горной Шории в начале ХХ века позволяет в качестве рабочих гипотез принять ряд положений, вносящих определенные коррективы в имеющиеся на этот счет в историографии оценки, а также сформулировать некоторые предположения относительно роли родовых механизмов в части организации и регуляции поземельных отношений в местах опромышления тайги. Среди них наиболее существенны следующие:

1. Далеко не все горношорские роды схожи по своей территориальной структуре и могут быть разбиты, по крайней мере, на три группы, имеющие не только различия в характере расселения членов сеоков, но и обусловленные ими особенности организации всего комплекса родовых социально-экономических связей, возникающих на основе распределения важнейших промысловых угодий.

2. По всем обследованным инородческим волостям Кузнецкого уезда Томской губернии обнаруживается тенденция к обратной зависимости степени территориальной концентрации представителей тех или иных сеоков (т.е. уровня компактности расселения родов) от их численности в составе населения локальных этнотерриториальных групп. При этом, по-видимому, именно роды с высокой степенью концентрации могут характеризоваться как имеющие и определенные зоны промыслового освоения, распределяющиеся посредством внутриродовых механизмов среди отдельных семей рода. Сеоки же, расселенные в районах со смешанным родовым составом населения подобных тенденций не проявляют и обнаруживают главенство не родовых, а исключительно территориальных принципов регуляции поземельных отношений, при которых основной экономической единицей выступает уже не род, а большая семья отцовского или братского типа (численно такие сеоки в составе населения Горной Шории на 1912 год значительно преобладают).

3. Всем обследованным улусам свойственно отсутствие сплошных массивов промысловых угодий в строго определенных границах и повсеместно наблюдается фрагментарный характер их локализации, что во многом было детерминировано совокупностью параметров осваиваемых ландшафтов. Кроме того, все угодья, находящиеся в хозяйственном обороте родов, были локализованы как минимум в двух различных зонах. Первая из них не была существенно удалена от районов расселения и, по-видимому, чаще всего не делились строго на семейные участки. Вторая (как правило, более удаленная от районов расселения родов) локализовалась в зависимости от расположения входивших в нее наиболее продуктивных охотничьих участков, являвшихся в отдельных случаях (видимо только у первой группы сеоков) собственностью рода и подвергавшихся распределению между семьями посредством родовых механизмов с соблюдением границ зоны в целом.

4. Доминирующей же формой собственности на промысловые угодья, по-видимому, следует считать хотя и коллективную по характеру, но основанную скорее не на родовом, а на территориальном принципе. При этом функции распределения угодий в большинстве случаев должны были находиться в компетентности не столько отдельных сеоков, сколько территориальных общин, зачастую, как было видно, имевших в своем составе представителей различных родов. Реальными же пользователями и одновременно владельцами промысловых территорий являлись опять же не сеоки, а большие патриархальные семьи (тели), которые, видимо, и опромышляли традиционно одни и те же участки, а также могли передавать их по наследству или сдавать в аренду членам других семей (исследователи такие случаи отмечают, хотя они встречались достаточно редко). Однако, необходимо особо подчеркнуть, что само понятие собственности на промысловые угодья у автохтонного населения в определенной мере условно. Те или иные территории закреплялись за семьями скорее всего по традиции, на основе норм обычного права, и в случае их «заброса» по какой-либо причине, вполне могли быть введены в хозяйственный оборот другой семьи.

К охарактеризованной системе поземельных отношений и распределения промысловых угодий необходимо добавить и экологически определенную специфику в части практиковавшихся форм их освоения. Многие из имеющихся сообщений современников, посетивших различные части Горной Шории, а также наблюдения исследователей первой половины ХХ века свидетельствуют о наличии широко распространенной здесь в изучаемый период тенденции (которая также была отмечена и нами в предыдущем параграфе при анализе результатов регрессионного анализа показателей уровня промысловой ориентации и обеспеченности хозяйств людскими ресурсами) к коллективному опромышлению не только целого ряда охот-промысловых видов, но иногда и орехопромысловых участков. Иначе говоря, для промыслового комплекса шорцев, по-видимому, традиционно была свойственна существенная его ориентированность не только на индивидуальные формы промысла (достаточно ограниченные и по срокам опромышления, и по количеству опромышляемых в данном случае видов), но и на коллективные (См табл. 20), которые на начало ХХ столетия (в условиях, когда в охотничьем промысле по причине еще не достаточно развитой региональной рыночной конъюнктуры мясное направление имело более существенную значимость для жизнеобеспечения автохтонного населения, чем пушное), имели место практически повсеместно, вне зависимости от родовой принадлежности населения и предполагавшие кооперирование на промысле труда отдельных семей. При этом особого внимания прежде всего заслуживает до конца неразработанный в исследовательской литературе вопрос о принципах формирования промысловых артелей.

Согласно давно устоявшейся точке зрения, и в этом отношении в рамках традиционной системы жизнеобеспечения абсолютно господствовал родовой принцип, подразумевавший организацию промысловых коллективов исключительно из числа сородичей при соответствующем же характере распределения между семьями добытой продукции посредством внутриобщинных механизмов . Однако, исходя из проведенного нами анализа системы расселения и распределения промысловых угодий, не всегда, как выяснилось, основанной на родовом принципе, у нас есть основания считать, что он и в части формирования промысловых артелей реально действовал только в случае с родами, отнесенными нами к первой группе и отличающимися предельно высокой по обоим полигонам степенью консолидации. По отношению же к остальным сеокам необходимо констатировать лишь возможность объединения промысловиков скорее по сугубо семейному, а в некоторых случаях - территориальному, нежели родовому принципу. Иначе говоря здесь (т.е. в подавляющем большинстве случаев) в изучаемый период в промысловые артели вступали либо члены одной семьи, либо просто соседи, чаще всего проживающие в непосредственной близости в рамках одной общины. Данное обстоятельство существенно меняет наше представление о традиционной форме организации промыслов, т.к. она во многом оказывается завязанной не столько на родовую структуру населения, сколько на существовавший институт территориальной общины, где важнейшей низовой социально-экономической ячейкой выступает уже не род, а большая патриархальная семья, достаточно автономная в отношении хозяйственной деятельности и, по-видимому, располагающая важнейшими средствами производства, в т.ч. и комплексом осваиваемых промысловых угодий. При этом практика коллективного освоения определенной их части была предопределена экологически (прежде всего в силу охарактеризованных в первом параграфе особенностей природно-территориальных комплексов, сказывавшихся на дисперсном характере локализации наиболее продуктивных промысловых зон и на высоком уровне трудоемкости процесса опромышления как части охот-промысловых видов, большей частью копытных видов, так и разновозрастных кедровников) и в ряде случаев представляла собой одну из важнейших социально-экономических связей общины. Хотя нельзя полностью исключать и возможности выхода и на межобщинный уровень в процессе формирования промысловых коллективов, что чаще всего могло наблюдаться при т.н. «дальней» охоте, достаточно длительной по времени, когда промысловики, традиционно охотящиеся на сопредельных участках могли объединяться в самых различных целях: от сооружения общих балаганов или избушек, до обеспечения совместных продовольственных запасов или же применения облавных, загонных или иных коллективных методик охоты.

Характер же распределения добытой при коллективной форме промысла продукции реконструировать достаточно сложно за неимением в источниках указаний на какие-либо иные его формы помимо внутриродовых механизмов, подразумевающих, как правило, раздел добычи на равные доли по числу участников промысла . Однако, подобные уравнительные принципы раздела добычи (как при охотничьем промысле, так и при ореховом) при отмеченной специфике поземельных отношений в зонах опромышления, характеризующейся прежде всего ведущей ролью семей в части промыслового освоения имеющихся угодий, следует считать реально имевшими место исключительно в случае формирования промысловой артели из числа членов одного теля или же применительно к группе максимально концентрированных в территориальном отношении родов. При организации же промысла на межсемейном или межродовом уровнях размеры получаемой промысловиками доли добытой продукции вполне могли варьировать в зависимости от целого ряда факторов, среди которых следует отметить прежде всего принадлежность опромышляемого участка. Особенно это характерно для коллективных форм охотничьего промысла мясного направления (чаще всего при охоте на крупных животных, таких как медведь, копытные и т.д.) с применением облавных или загонных методик, а также с устройством специальных загородей и солонцов. Так, к примеру, хозяин, обнаружив на своей территории медвежью берлогу или какие-либо следы присутствия лося, и т.д., в случае нехватки необходимых для промысла зверя имеющихся в его семье людских ресурсов, согласно обычному праву, мог воспользоваться помощью посторонних лиц, самостоятельно при этом определяя состав формируемой промысловой артели . Функции распределения среди участников промысла полученной продукции, по-видимому, также возлагалась на владельца промыслового участка. Формы же и размеры паев остальных промысловиков, вероятно, оговаривались заблаговременно, а следовательно могли основываться на различных условиях, и, согласно наблюдениям Л.П. Потапова, зачастую были представлены либо в натуральном виде (т.е. определенной долей добытого мяса), либо в денежном (при коллективной охоте пушного направления, которая, однако, существенного распространения не имела). Кроме того, отмеченная исследователями практика эпизодической сдачи промысловых участков в аренду или совместного их освоения представителями различных родов и телей также не могла не способствовать определенной вариации условий распределения промысловой продукции, круг которых, по нашему мнению, мог выходить за рамки описанных Потаповым родовых уравнительных принципов. Так, не исключена и возможность сдачи промысловых территорий в аренду, к примеру, под ту или иную часть будущей продукции. Тем не менее, не смотря на отмеченное разнообразие форм организации коллективного промысла и соответствующих производственных отношений в части распределения продукции промыслов, у нас нет оснований предполагать наличие в Шории каких-либо признаков существенной социальной стратификации, возникающей на основе эксплуатации одной части населения другой в процессе опромышления. Об этом свидетельствуют приведенные в предыдущем параграфе параметры экономической мощности промыслового комплекса, отражающие равномерный в целом характер распределения доходов от охотничьего и орехового промыслов.

Подобные же коллективные формы организации, по всей видимости, были характерны и для орехового промысла. Однако необходимо отметить, что в данном случае они получили гораздо меньшее распространение, нежели при охоте мясного направления, в силу заметного преобладания при опромышлении кедровников индивидуальных методик и формирования промысловых коллективов, как правило, в рамках отдельных семей. Комплекс применявшихся методов опромышления орехопромысловых участков был представлен не менее, чем двумя различными способами, что объяснялось преобладанием разновозрастных древостоев, характерных для большинства типов леса с участием кедра. В этой связи, коллективные формы опромышления оказывались наиболее применимыми при наличии достаточно невысоких, т.н. «лазовых» кедров (ориентировочно до 15-20 метров) и подразумевали заготовку ореха посредством взбирания на деревья с последующим стряхиванием шишки и ее сбора на земле. Данная методика представляла собой достаточно продуктивный прием, позволявший добывать максимальное количество ореха, а угодья с преобладанием «лазовых» деревьев соответственно имели наибольшую по сравнению с остальными производственными участками экономическую ценность, что наблюдается в Шории и по настоящее время. Однако, подобного рода кедровники на территории освоения автохтонного населения занимают довольно ограниченные площади и локализованы дисперсно. Аналогичным образом, по-видимому, дело обстояло и в изучаемый нами период, что и предопределяло традиционное преобладание индивидуальных форм опромышления каждой семьей исключительно своих участков, где значительную часть насаждений составляли высокие нелазовые деревья. В данном случае часто использовался гораздо менее продуктивный метод обыкновенного сбора «паданки» в период «тушкена» (т.е. опадания шишки осенью).

Индивидуальные формы опромышления значительно преобладали в процессе пушной охоты. Здесь нам известно лишь два способа коллективного промысла, который, однако, судя по имеющимся у нас данным, применялся эпизодически и в существенно ограниченные сроки (осенью – См. табл. 20) – во-первых т.н. облавная охота на соболя с применением сетей, достаточно эффективная с точки зрения повышения объемов добычи, но с другой стороны требовавшая совместного труда как минимум 4-6 человек, что часто и определяло в данном случае необходимость кооперации труда отдельных семей; а во-вторых – во многом схожие методики зимней и летней охоты на выдру. Подавляющая же часть объектов пушного промысла добывалось индивидуально практически на всем протяжении охотничьего сезона. Данное обстоятельство, по нашему мнению, могло быть обусловлено как минимум двумя важнейшими факторами: во-первых гораздо более низким уровнем необходимых трудозатрат для получения по крайней мере средних объемов пушной продукции (по сравнению с охотой мясного направления), когда обслуживание даже сравнительно протяженных промысловых линий вполне могло производится одним, в крайнем случае двумя-тремя человеками; а во-вторых – отмеченной нами достаточно высокой степенью товарной значимости пушнины, которая с одной стороны стимулировала сугубо индивидуальную промысловую активность населения, а с другой – затрудняла задачу максимально справедливого распределения в рамках артели добытой продукции, при существенных вариациях уровня ее качества. При этом автохтонным населением в рамках традиционной системы жизнеобеспечения широко применялись своеобразные производственные методики (главным образом сводящиеся к устройству и непрерывному контролю за сетью расставленных в тайге самоловов: плашек, кулемок и т.д., а также к активному использованию на охоте специально обученных собак и реже - огнестрельного – чаще мелкокалиберного - оружия См. табл. 20), позволявшие относительно стабильно получать определенное количество шкурок, весьма небольшое с точки зрения систематического промысла, сориентированного на региональные рынки, однако достаточное по крайней мере не только для уплаты ясачных сборов, но и для получения вполне ощутимых денежных поступлений от реализации излишков пушнины и в конечном итоге компенсации ощущавшейся нехватки продовольствия посредством постоянного участия в товарообмене. Как было видно из предыдущего параграфа, пушной промысел потенциально являлся одним из важнейших источников жизнеобеспечения шорцев, что и определяло постепенную его интенсификацию под воздействием все более расширявшегося товарообмена между населением промысловых районов и представителями русского торгового капитала.

Что касается рыбного промысла, то здесь повсеместно применялись исключительно индивидуальные формы опромышления при полном отсутствии в системе обычного права какого-либо рода норм, закрепляющих промысловые участки не только за отдельными родами, но также и семьями. Напротив, исследователями отмечено, что, согласно существовавшим обычаям, каждый мог совершенно беспрепятственно промышлять в любом месте, однако, без каких-либо претензий на закрепление за собой данного участка. По нашему мнению, настоящая ситуация могла быть обусловлена прежде всего уже отмеченным низким уровнем значимости рыбопромысловой продукции, не только не имеющей существенной товарной ориентации, но и в части собственного потребления населения являющейся достаточно нестабильным источником из-за ограниченности запасов рыбы в водоемах и отсутствия в традиционной культуре шорцев способов консервирования и долгосрочного ее хранения. По-видимому, не смотря на то, что к 1900 году рыболовством занималось в бассейне р. Мрассу около 71,5%, а по р. Кондоме – 38,7% , вполне очевидно, что данная отрасль отнюдь не являлась рентабельным в полной мере занятием и, при своей сугубо потребительской ориентации, служила лишь определенным дополнением к охотничьему и ореховому промыслам. На это же указывают и имеющиеся сообщения исследователей-современников . Среди распространенных методов рыбной ловли широко практиковались ашпары, морды, сети, неводы, луки, гарпуны и т.д. (См. табл. 18-19), предназначенные для получения относительно высоких объемов улова, часто без учета возможных последствий для численности популяций ихтиофауны, что не могло не способствовать сокращению рыбопромысловых ресурсов, отчетливо проявившемуся уже в 20-е гг.

Исходя из приведенных выше рассуждений, у нас есть все основания констатировать экологическую детерминированность не только параметровых характеристик экономической мощности хозяйств населения, но и практикуемых форм производственных (в т.ч. и поземельных) отношений, закрепляемых в нормах обычного права, а также применяемых методик опромышления имеющихся угодий. Однако, до сих пор таким образом нами была вскрыта лишь одна сторона существовавших функциональных этно-экологических и социально-экономических связей в системе «этнос -окружающая среда» в рамках традиционно практиковавшегося промыслового комплекса и отражено при этом исключительно влияние совокупности особенностей осваивавшихся ландшафтов на жизнеобеспечение автохтонного населения. Для максимально полной же характеристики промыслового комплекса как системы необходим также и учет обратных по направлению связей, а именно анализ воздействия хозяйственной деятельности социума в части освоения ресурсов тайги на состояние соответствующих экосистем в целом и ресурсовой базы промыслов – в частности. Подобного рода характеристики в итоге позволят нам с одной стороны выйти на уровень оценки степени экологической сбалансированности традиционных форм опромышления (которая широко в настоящее время декларируется национальными объединениями малочисленных этносов Сибири), а с другой – создать необходимую теоретическую базу для проводимого в следующей главе анализа механизмов трансформации системы промыслового комплекса под воздействием региональной рыночной конъюнктуры. Приведенный в таблицах 18-20 производственный промысловый цикл автохтонного населения в общих чертах отражает далеко не всегда полное соответствие существовавших сезонов охоты важнейшим жизненным циклам опромышляемых видов. Показательно в этом отношении уже хотя бы то, что практически все объекты охоты мясного направления добывались либо круглогодично, либо преимущественно в весенне-летний период (т.е. наиболее важное для популяций время с точки зрения их воспроизводства), что, несомненно, с одной стороны было вызвано существенной зависимостью рациона питания шорцев от мяса диких животных при традиционно низком уровне развития скотоводческой отрасли хозяйства, а с другой – высокой товарной значимостью маральих рогов, которые, наиболее ценны именно весной. Иначе говоря, автохтонное население, в силу низкого в целом уровня экономической мощности хозяйства сориентированное на расширенное освоение охот-промысловых ресурсов, использовало любой удобный случай для опромышления имеющихся промысловых видов, что прямым своим следствием имело зафиксированное А. Янушевичем уже по срезу 20-х гг. практически полное исчезновение в Горной Шории северного оленя, а также резкое снижение численности лося, марала и косули, которые сохранились лишь на достаточно ограниченных территориях. При этом в данном случае существенный ущерб популяциям охот-промысловых видов наносили и некоторые из применявшихся методик опромышления. Так, для косули губительной оказалась практика охоты «на манок», проводившаяся именно весной и подразумевавшая имитацию при помощи специального приспособления голоса телят с целью привлечения внимания самок и их последующего отстрела.

Пушной же промысел по большинству пушных видов в рамках традиционно практиковавшегося промыслового комплекса, как правило, проводился в осенне-зимний период, уже после воспроизводственного сезона, когда качество меха достигало максимального уровня. Однако, здесь необходимо отметить невысокую в целом роль пушной охоты при традиционной системе жизнеобеспечения автохтонного населения, в силу чего пушнина главным образом добывалась для уплаты ясачных сборов и реализовывалась в весьма ограниченных объемах, эпизодически. При этом, как будет видно далее, последовавшее в начале ХХ века региональных рынков пушнины немедленно спровоцирует и смещение сроков данного вида охоты, приведшее в конечном итоге и к сокращению численности соболя и белки.

При рыбном же промысле не только не существовало традиционных ограничителей промысловых сезонов, но и применявшиеся формы промысла, такие, как, к примеру, установка ашпаров, сооружение загородей и лов при помощи мелких сетей и неводов абсолютно не обеспечивали воспроизводства ихтиофауны. Таким образом, традиционный промысловый комплекс автохтонного населения Горной Шории, по-видимому, реально был сориентирован не столько на исключительно рациональное использование биологических ресурсов, сколько на максимально полное их использование в целях обеспечения хотя бы минимально необходимого прожиточного минимума населения, что в целом подтверждается и тем фактом, что в имеющихся в нашем распоряжении источниках нет ни одного упоминания о существовании какого-либо рода норм обычного права, регулирующих как объемы добываемой продукции, так и сезоны промысла. В этой связи о существенной экологической сбалансированности промыслового комплекса вряд ли есть основания говорить. Особенно это характерно в отношении охоты мясного направления и рыболовства, хотя вполне распространимо и на пушной промысел.

Проведенный в настоящей главе анализ промыслового комплекса как составляющей традиционной системы жизнеобеспечения автохтонного населения Горной Шории позволил выявить присутствующую на всех уровнях его организации существенную экологическую детерминированность соответствующих этноэкологических и социально-экономических связей, проявляющих достаточно четко выраженный функциональный характер, который конкретно отразился в:

высокой степени значимости присваивающих отраслей традиционного хозяйства, определенной всей совокупностью параметров осваиваемых природно-территориальных комплексов, существенно ограничивавших возможности для интенсивного развития в Шории сельскохозяйственного производства, что во многом подтверждается не только низким уровнем экономической мощности приусадебного комплекса, но и обнаруженным отсутствием значимых различий в формах производственной специализации автохтонного и русского населения
комплексном характере практикуемого населением хозяйства, подразумевающем с одной стороны четкую сбалансированность в рамках единого производственного цикла как основных сезонов сельскохозяйственных работ, так и промыслов; а с другой – относительную экономическую самостоятельность каждой из присваивающих отраслей, уровень развития которых, как было нами выяснено, не зависел существенно от показателей мощности приусадебного комплекса
экологически определенной дисперсной системе расселения и связанным с ней фрагментарным характером локализации промысловых угодий, находящихся в разорванном контуре зоны промыслового освоения, что обуславливало и специфику в части существовавших поземельных отношений на промысле, в большинстве случаев отражающих преобладание уже не столько родовых, сколько сугубо территориальных связей населения, при которых основной самостоятельной социально-экономической единицей, наделенной промысловым угодьями и осуществляющей промысел становится не сеок, а большая патриархальная семья (тель)
вариации форм производственных отношений и механизмов распределения добытой продукции, закрепленных в нормах обычного права и представленных как коллективными, так и индивидуальными способами опромышления в зависимости от степени значимости промысловой продукции, особенностей состояния ресурсовой базы и уровнем трудоемкости отдельных видов промысла.
характере обратного воздействия практикуемых форм промысла и производственных методик на состояние экосистем осваиваемых природно-территориальных комплексов, определенном высокой степенью значимости промысловой продукции для жизнеобеспечения автохтонного населения и провоцирующем постепенное истощение ресурсовой базы промыслового комплекса при его традиционной ориентации на максимально полное использование главным образом фаунистических и орехопромысловых ресурсов.

ГЛАВА III.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА И ФАКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ЭТНОЭКОЛОГИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ ПРОМЫСЛОВОГО КОМПЛЕКСА

В предыдущей главе были выявлены и проанализированы важнейшие функциональные связи промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории, во многом, как выяснилось, базирующиеся на всей совокупности параметров осваиваемых ландшафтов и присутствующие на всех уровнях организации традиционной системы жизнеобеспечения. При этом нами констатировалось наличие экологической детерминанты как в части специфики практикуемых форм и методик опромышления тайги, так и в отношении особенностей комплекса существовавших производственных (в т.ч. и поземельных) отношений, определявших характер социальной организации и потестарных структур традиционного общества.

На данном же этапе работы перед нами стоит задача с одной стороны определения содержания курса государственной национальной политики, проводившейся правительством в изучаемый период в части управления национальными районами Южносибирского региона в целом и Горной Шории – в частности; а с другой – оценки важнейших его последствий в отношении организации рассматриваемой нами системы промыслового комплекса, а также характеристики наметившихся механизмов трансформации соответствующих основных ее этноэкологических и социально-экономических связей.

I . Цели, методы и характер внутриполитического курса правительства по отношению к автохтонному населению Южной Сибири во второй половине XIX- начале ХХ вв. Особенности управления, налоговой и земельной политики в Горной Шории.

Для настоящего исследования существенную важность имеет уже тот факт, что проводившаяся не только в изучаемый период, но и на предшествующих этапах национальная политика по отношению к автохтонным этносам Южной Сибири в качестве одной из важнейших своих целей изначально (т.е. с момента присоединения Южной Сибири – с XVII- первой половины XVIII вв.) имела стремление управленческих структур не только к расширению территории государства в юго-восточном направлении, исходя из чисто стратегических соображений, существенно актуализировавшихся на фоне достаточно сложных отношений с сопредельными странами (такими, как, к примеру, Китай), но и к как можно большему увеличению за счет автохтонного населения присоединяемых национальных районов численности объясаченного населения, что легко объясняется традиционно высоким уровнем значимости пушнины как одной из основополагающих статей экспорта России, обеспечивавшей государственной казне достаточно регулярные поступления в виде драгоценных металлов, которые из-за нехватки собственных разработанных месторождений ввозились преимущественно из Европы . На наш взгляд в этой связи именно ориентация правящих кругов на расширение объемов заготавливаемой пушной продукции первоначально и определяло во многом особенности формировавшегося на протяжении длительного периода времени политического курса по отношению к автохтонному населению национальных районов (в т.ч. и Горной Шории). При этом имевшая место (главным образом на ранних этапах освоения Сибири) практика принятия государством в счет ясачных сборов изделий из железа имела, по-видимому, существенно подчиненную роль и объяснялась лишь временной необходимостью, связанной с чисто региональными потребностями, производимое же при этом железо никакой ориентации на общероссийский рынок не имело и потреблялось исключительно на местах. В пользу данного тезиса ясно свидетельствует и бесспорный факт относительно невысокого уровня производительности металлургических печей автохтонного населения, а, в то же время, пребывавшие из европейской части России переселенцы обладали гораздо более продуктивными методиками кузнечного производства . В этой связи, у нас нет оснований предполагать, что правительственный курс мог быть хоть в какой-то мере направлен на протекционизм по отношению к традиционному занятию шорцев металлургией с целью взимания с автохтонного населения металла в качестве налогового сбора. Мало привлекательной для правительства оказывалась территория Горной Шории и в последующий период переселенческой политики, что напрямую было обусловлено экологически определенной существенной ограниченностью возможностей для развития здесь сельскохозяйственного производства. В итоге в колонизационный фонд здесь были выделены достаточно небольшие площади. Так, по срезу уже 1913 года мы имеем весьма компактно локализованные (преимущественно в зоне контакта черневой тайги и лесостепи) переселенческие участки с невысоким в целом уровнем численности русского населения. Как видно, и целенаправленную колонизацию этнической территории шорцев нельзя считать важнейшей целью проводившейся в регионе внутренней государственной политики. В то же время таковой в полной мере, по-видимому, являлась ориентация управленческих структур на получение в ясак пушнины. Продукция пушного промысла, сама по себе не имевшая, как было уже нами отмечено, особой значимости в рамках традиционной системы жизнеобеспечения, составляла благодаря изначальным целевым установкам национальной политики основу уплачиваемых автохтонным населением повинностей, что так или иначе вносило коррективы в практикуемый шорцами хозяйственный комплекс, способствуя его еще более существенной промысловой ориентации – с одной стороны и расширению перечня осваиваемых таежных ресурсов – с другой. Таким образом в данном случае мы имеем ситуацию, когда на традиционно сложившуюся систему этноэкологических и социально-экономических связей промыслового комплекса оказывал влияние внешний по сути своей фактор (в виде государственной национальной политики), способствуя соответствующей его реорганизации, по крайней мере в части интенсификации пушного промысла, имевшей целый ряд рассматриваемых далее последствий на уровне как производственных отношений, так и состояния экосистем осваиваемых природно-территориальных комплексов. При этом управленческими структурами создавалась (хотя во многом и не целенаправленно) достаточно мощная база для последовавшей в начале ХХ века коммерциализации промыслового комплекса за счет резкого роста товарной значимости промысловой продукции и повышения спроса на нее на набиравших силу региональных рынках, прямым следствием чего явилось окончательное формирование на территории Горной Шории специализированного промыслового района.

Исходя из сказанного выше, признавая за национальной политикой роль внешнего фактора проявившейся к началу ХХ века трансформации важнейших связей промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории, нам необходимо привести здесь общую ее характеристику в части регуляции природопользования, а также организации управления и налогообложения в промысловых районах.

В самых общих чертах основу национальной политики любого государства, на наш взгляд, всегда составляют прежде всего его подходы в решении проблемы инкорпорации автохтонного населения в общегосударственную структуру административно-территориальных отношений. Методика же решения подобного рода задач достаточно отчетливо прослеживается на основе анализа позиций правящих кругов в ряде конкретных вопросов. Среди них важнейшими вполне можно считать следующие:

Определение собственника (или пользователей) присоединенной к государству этнической территории
Определение юридического статуса автохтонного населения
Разрешение проблемы сохранения традиционных потестарных структур и соответствующих границ их компетентности в части организации управления в национальных районах
Поиск путей культурной интеграции аборигенов.

Несомненно, что в той или иной мере все данные вопросы затрагивают прежде всего проблему организации социально-экономических структур этнических территорий. В этой связи у нас не возникает сомнений, что каждый из них так или иначе затрагивает и основу традиционной системы жизнеобеспечения шорцев – промысловый комплекс.

В исследовательской литературе практически единодушно признается факт характерного для Российской империи непосредственного перехода всех вновь присоединенных территорий в разряд государственной земельной собственности . Об этом же свидетельствует и то, что зачастую сразу же за присоединением следовали меры, направленные на реализацию права распоряжения приобретенным земельным фондом со стороны государства. В Горной Шории они главным образом принимали вид использования части земель (хотя и достаточно ограниченной) под колонизационный переселенческий фонд. Однако по отношению к горношорскому району (также, как и к горноалтайскому) данная ситуация в историографии не получает однозначного толкования. При этом доминирующим является малоубедительный, на наш взгляд, тезис о том, что здесь имела место не государственная, а частная собственность императорской фамилии, осуществлявшей соответствующие управленческие функции через особую структуру – Кабинет Его Императорского Величества . Судя по всему, ее право собственности носило в определенной мере условный характер. Это ясно следует хотя бы из того, что правовой статус приписанных к кабинетским заводам крестьян, хотя и интенсивно обсуждался, так до конца и не был определен вплоть до 1861 года, а после буржуазных реформ и вовсе был снят с повестки дня . В результате неясным осталось, относить данную категорию населения к разряду «государственных» крестьян или же «государевых». Аналогичным же образом дело обстояло и в случае с населением автохтонным, в силу чего у нас есть все основания считать, что оно, как и приписные крестьяне, в ряд ли реально находилось в крепостнической зависимости от личности императора. Кроме того, из всех повинностей, выполняемых населением, проживающим на «частной территории» на общих основаниях с государственными крестьянами Сибири, только одна подушная подать перечислялась в распоряжение горного ведомства . Никаких платежей за аренду земельных угодий (в т.ч. и промысловых) в пользу Кабинета не проводилось. Условный характер земельной собственности императорской фамилии виден и при учете общих принципов организации управления Российской Империи, подразумевающих существование вплоть до революции 1905-07 гг. абсолютной монархии, при которой вся высшая исполнительная, законодательная и судебная власть сосредотачивалась в руках монарха, осуществлявшего также и управление всем имеющимся земельным фондом государства (а не только кабинетскими землями). Более того, вся производимая на предприятиях кабинета продукция шла исключительно на нужды государства, а отнюдь не продавалась ему. Учитывая все приведенные аргументы, необходимо признать тот факт, что Кабинет являлся прежде всего структурой государственной и только затем – личной канцелярией императора; а принадлежащие ему (формально) земли следует считать скорее не собственностью правящей династии, а территориями, введенными в оперативное управление главы государства.

Таким образом этническая территория шорцев, включая зоны их промыслового освоения, реально являлась государственной собственностью при непосредственном управлении Кабинета. За автохтонным же населением признавалось право пользования этническими территориями, в т.ч. и в зонах традиционного опромышления, которое в конечном своем виде во многом было схоже с условиями землепользования государственных крестьян.

Процесс формирования соответствующей нормативной базы, определявшей характер инородческого землепользования, проходил в Южной Сибири в несколько этапов, существенно различающихся в отношении подходов правительства к решению данной проблемы. В ХVIII в. государство в целом заложило принципиальные основы в той или иной мере проводившегося вплоть до начала ХХ века внутриполитического курса в части управления этническими территориями. Это выразилось прежде всего в признании особых «ясачных земельных владений» и выдачей автохтонному населению специальных «отводных памятей», что фактически означало разделение имеющегося в национальных районах земельного фонда на отдельные зоны, открытые и закрытые для переселений. При этом, территории, попадавшие под вторую категорию в пределах Горной Шории не занимали значительных площадей и локализовались главным образом в северной ее части, в лесостепной полосе. Таким образом автохтонное население получало определенные гарантии права землепользования при сохранении за ним в целом достаточного для практики традиционного жизнеобеспечения количества необходимых угодий. Для настоящего же исследования особую значимость в этом отношении имеет тот факт, что в данном случае процесс размежевания никак не затронул комплекс осваиваемых промысловых угодий, которые, как было уже нами показано, зачастую были значительно удалены от зон расселения шорцев. Данная мера, по-видимому, исторически полностью была оправдана. Это практически не вызывает сомнений при учете внешнеполитического фактора. Правительство просто не могло проводить здесь иную политику в условиях, когда в Южной Сибири, не полностью еще интегрированной в состав империи, пересекались интересы России и сопредельных государств (к примеру, Джунгарии), также претендовавших на влияние в регионе , что и порождало здесь проблему т.н. «двоеданцев», к числу которых длительное время относились и шорцы и по отношению к которым необходимо было проводить максимально лояльный взвешенный политический курс. Последний как раз прежде всего и проявился в начавшейся в данный период практике закрепления за автохтонным населением (причем на довольно выгодных для него условиях) определенных зон хозяйственного освоения с приоритетным правом природопользования.

В 1782 г. большая часть «владенных грамот» была изъята представителями Министерства внутренних дел , на том основании, что часть из них выдавалась государственными учреждениями, согласно российскому законодательству, не правомочными выдавать подобного плана документы . Тем не менее, факт изъятия не означал, что оставшиеся акты потеряли свою значимость в глазах инородческого населения. «Жалованные грамоты» на землю, выданные Кузнецкой воеводской канцелярией, а также выписки из решений судебных инстанций имели «в глазах инородцев одинаковую важность» и при земельных спорах рассматривались в качестве нормативных актов, санкционировавших не просто приоритетное землепользование, а именно землевладение. Иной ситуации здесь и сложиться не могло, т.к. в течение почти полутора столетий (1756-1899 гг.) государство фактически не вмешивалось в регуляцию поземельных отношений, практиковавшихся в рамках традиционного общества. Однако, последующие этапы процесса определения законодательных основ инородческого землепользования достаточно ясно продемонстрировали, что о землевладении автохтонного населения в правительственных кругах речи никогда не велось, а функции распоряжения этническими территориями лежат в первую очередь в компетентности государства, хотя ограниченные возможности для манипуляции имеющимися угодьями постепенно предоставлялись традиционным властным институтам. Так, в 1818 г. Государственным Советом были определены права землепользования автохтонного населения Сибири, без права заключения гражданских сделок, объектом которых становились территории хозяйственного освоения. В 1831 г уже допускалась возможность существования земельных арендных отношений между автохтонным населением (в лице паштыков?) и русскими переселенцами. Более широкие права на заключение земельных сделок (за существенным количеством разного рода оговорок и исключая возможность отчуждения земли) были получены только в 1861 г. Однако то, что в пределах южно-сибирского региона на территориях, отведенных под землепользование автохтонного населения, за осуществлением земельных сделок не было хотя бы какого-либо подобия контроля, несомненно. Это в полной мере относится и к Горной Шории. В этой связи есть все основания предполагать, что практика арендных отношений вполне могла иметь место в районах непосредственного соседства автохтонного и русского населения (Полигон II) и затрагивать не только сельскохозяйственные, но и промысловые (хотя, несомненно, гораздо в меньшей степени) угодья.

Об ограниченности возможностей распоряжения автохтонным населением находящимися в его хозяйственном обороте территориями свидетельствует и коллективный характер их освоения, с одной стороны свойственный для традиционной системы жизнеобеспечения, а с другой - поддерживаемый управленческими структурами в процессе регуляции последними поземельных отношений в национальных районах. Государство, судя по всему, вплоть до начала ХХ века предпочитало не реорганизовывать существенно сложившуюся у автохтонных этносов систему поземельных связей. Кроме того, оно и не могло этого сделать единовременно в силу существенной сложности самой процедуры не только определения землепользовательских норм и единиц наделения землей, но также и учета численного и возрастного состава населения, необходимого для эффективной организации системы налогообложения. Главным образом это было обусловлено этнической спецификой в части традиционных форм землепользования, охарактеризованных нами в предыдущей главе. В конечном итоге правительству ничего иного не оставалось, как сориентировать всю систему управления на адаптацию к нуждам государства существующих традиционно потестарных структур, через которых длительное время и проводился курс государственной национальной политики при минимальных затратах на содержание специального управленческого аппарата на местах. Все основные функции управления изначально были возложены на традиционные институты, существовавшие в рамках родо - территориальной системы социально-экономических связей. При этом единицей наделения территориями хозяйственного освоения, согласно мнению ряда специалистов, были определены компактно расселенные сеоки (роды), внутри которых уже производилось размежевание угодий между отдельными семьями на основе норм обычного права. Проведенный же нами анализ родовой структуры и особенностей расселения автохтонного населения Горной Шории (См. Главу 2, Табл. 16-17) определяет необходимость корректировки данного положения, т.к., по крайне мере, по срезу 1913 г. большая часть сеоков оказалась достаточно рассредоточенной в различных районах при преобладании смешанных в родовом отношении населенных пунктов. Данное обстоятельство, по нашему мнению, отражает факт постепенной замены родовых принципов организации поземельных (как впрочем и многих иных) связей чисто территориальными, существующими уже не столько на базе родовой структуры населения, сколько в рамках общины, близкой по своему характеру к соседской. Данный же процесс в любом случае должен был сопровождаться и переходом всех основных социально-экономических функций к качественно новой единице – большой патриархальной семье. Однако, имеющиеся в нашем распоряжении источники, относящиеся к хронологическим срезам, отстоящим от изучаемого периода (XVIII – первая половина XIX вв.), такой ситуации не отражают, совершенно однозначно свидетельствуя о предоставлении государством в пользование территорий и соответствующих полномочий в части их последующего внутреннего размежевания именно родовым образованиям. Исходя из этого у нас есть основания либо предполагать факт не адекватной характеристики исследователями в качестве родовых объединений общин, организованных исключительно на территориальной основе, либо констатировать существенные изменения системы поземельных связей шорского населения в сторону их индивидуализации за период всего около половины столетия. Но и в том и в другом случае несомненно то, что управленческие структуры реорганизовывать традиционно сложившиеся механизмы регуляции поземельных отношений не торопились, выстраивая систему управления в национальных районах именно на их основе, что так или иначе сохраняло коллективный характер землепользования (родовой или же территориально-общинный), ограничивавший в определенной мере экономическую самостоятельность отдельных семей. Выделение участков в семейное пользование в качестве основного курса не предусматривалось. То же, что допускалось посемейное выделение участка земли (30 дес. на душу) в случае перехода на оседлый образ жизни и занятия земледелием было единственным исключением . Изменение социального статуса, при этом, должно было происходить на исключительно добровольной основе.

Таким образом, говорить о землевладении (в полном смысле этого слова) автохтонного населения у нас нет оснований, реально имело место лишь пользование этнической территорией, находящейся в государственной собственности. Во многом это сближало правовой статус аборигенов с положением основной массы русского крестьянства (государственного). Отмеченная же специфика в части регуляции государством поземельных отношений в национальных районах является при этом достаточно показательной в отношении патерналистического характера курса государственной национальной политики, направленной как выяснилось, на сохранение традиционных форм поземельных связей.

Тезис о схожести правовых основ землепользования инородцев и государственного крестьянства ясно подтверждается концепцией, сформулированной в правительственных кругах перед землеустройством национальных районов Южной Сибири начала ХX в. Так, на основании результатов предварительного обследования землепользования и хозяйственного быта инородческого населения Алтайского Горного Округа, на территории Горной Шории проведенного К.Н. Миротворцевым, заявлялось: «Что касается самого характера инородческого землевладения, то о нем следует сказать то же, что о землевладении крестьян государственных. Инородцы только пользуются отведенными землями: собственником так таковым является государство или казна, которая в случае надобности отводит новые участки из земель пусторожных или увеличивает землевладение одних инородцев за счет других или отводит участки инородческих дач крестьянам, а то и в казну» . Исходя из этого автор заключал, что шорцы, благодаря отсутствию принципиальных отличий их системы землепользования от практиковавшейся на тот момент русским населением, в целом готовы к землеустройству (ранее же, т.е. в конце XIX столетия, именно подобного рода отличия послужили поводом к отсрочке землеустроительных работ). Согласно же действовавшему законодательству «бродячим» инородцам (к числу которых и были по Уставу 1822 года отнесены шорцы) назначались «… по удобности целые полосы, и определяются только границы оных с землями оседлых жителей и кочевым инородцам принадлежащим…» , при этом в механизмы дальнейшего размежевания земель законодательство практически не вмешивалось.

Правовой статус самого автохтонного населения также не отличался существенно от положения русских государственных крестьян. Определенная специфика проявлялась лишь в отношении форм отбываемых в пользу государства повинностей, важнейшей из которых для шорцев (как и многих других коренных этносов Сибири) являлись ясачные сборы, которые, однако, только на ранних этапах освоения региона представляли собой своеобразный налог, взимаемый в натуральной форме (преимущественно пушниной), а к середине XIX века практически повсеместно были коммутированы и далее с большей части населения национальных районов Южной Сибири (в т.ч. и Шории) собирались главным образом деньгами , что, по нашему мнению, еще более приближало правовой статус автохтонного населения к состоянию основной части податного населения империи. Это, по-видимому, также можно считать проявлением отмеченного А.Н. Садовым , патерналистического характера внутренней политики по отношению национальным окраинам, которые сразу после присоединения интегрировались в правовое поле государства, в результате чего их население автоматически становилось подданными Его Императорского Величества вне зависимости от уровня социально-экономического развития, потестарной и имущественной стратификации, вероисповедания, а также предшествующего опыта государственности. При этом ясак, выплачиваемый в пользу государства, отражал ситуацию, когда подобный статус инородцев, уравненных в основных своих правах и обязанностях с титульным русским этносом, закреплялся высшими органами законодательной и исполнительной власти. Исходя из этого, рассматривать его исключительно в качестве пережитка даннических отношений , на наш взгляд, не совсем правомерно. Он скорее всего представлял собой не более чем вполне обоснованную, хотя и достаточно специфическую форму налогообложения, с одной стороны единую для всех автохтонных этносов, а с другой – близкую по сути своей с повинностями, возложенными на основную часть населения государства .

Факт же наличия в XIX веке практики различения инородческого населения по правовому статусу отдельных его групп, ведущих различные формы хозяйственной деятельности и специфичный образ жизни в соответствии с «Уставом об управлении инородцев 1822» года, в полной мере действовавшим по крайней мере вплоть до проведенного в Южной Сибири в 1905-1913 гг. землеустройства, по-видимому, является не столько опровержением, сколько подтверждением последнего тезиса. Это видно хотя бы из того, что в данном случае государство предоставляло автохтонному населению определенные возможности для социальной мобильности (хотя и преимущественно в горизонтальном, а не в вертикальном направлении), осуществляемой посредством перехода из одной правовой категории в другую (из «бродячих» в «оседлые»). Другое дело, что в Горной Шории это право оставалось зачастую невостребованным, что прежде всего объяснялось не только необходимым для подобного рода переходов полным разрывом всего комплекса характерных для традиционной системы жизнеобеспечения связей, но большей частью и сопровождающим их существенным повышением объема отбываемых повинностей . Это ясно видно при рассмотрении размеров окладов, начислявшихся автохтонному населению, которое не смотря на общую схожесть своего юридического статуса с положением основной части русского податного населения, пользовалось в данном отношении весьма ощутимыми привилегиями. В состав повинностей инородцев Южной Сибири в конце ХIX в. входили:

• Подушная подать. До 1875 г. взималась в размере 0,9 руб. с души. Согласно решения Государственного Совета от 10.12.1874 г. к этой сумме прибавили бывший подушный государственный земской сбор. Последний был выделен из общих земских повинностей в 1851 г., взимался с торговых свидетельств и податных лиц, с 1872 г. 4/7 общей сметной суммы государственных земских повинностей были обращены на сбор с удобных земель.

• Оброчная подать. В пределах европейской части России взималась с земель. В силу того, что специальных межеваний и выделения владенных записей в Южной Сибири не проводилось, в этом регионе она также взималась подушно. Размер ее устанавливался для всех местностей и разрядов один. Поступала в казну за исключением разряда оседлых инородцев, плативших в пользу Кабинета.

• Губернский и частный земские сборы. Поступали в партикулярные суммы бюджета губернии, расходовались по статьям, утверждаемые каждые три года императором.

• Частный волостной сбор. По характеру - внутренняя повинность. Средства поступали на содержание волостных правлений, расходовавших непосредственно волостные суммы. До реформы направлялись на жалованье писарю и его помощникам, старшине, сторожу, содержание волостных правлений и инородческих управ. Вносился в общую по губернии смету и развертывался по другим статьям, между всеми плательщиками поровну (кроме ссыльных). По характеру сметы 1887-1890 гг. прослеживалось, что из 24678 руб. сборов по в целом по Томской губернии на содержание инородческих управ расходовалось 19564 руб., 80% от поступаемых сумм . Фактически местное самоуправление инородческого населения оплачивалось за счет остальных податных разрядов.

• Сборы в капиталы межевой и пожарный. Шли на депозиты Казенной палаты, направлялись на выдачи пособий погорельцам.

• Ясак. Взимался всегда в пользу Кабинета. Различался по суммам, раскладываемым в зависимости от «доходности промыслов». Облагались мужчины 18-50 лет. Средний размер по Томской губернии варьировал в пределах не более 5 руб. с окладной души . При этом в целом в интересах автохтонного населения устанавливались и приемные расценки на пушнину.

В этом отношении, не располагая соответствующими данными по Шории, приведем пример на материале Горного Алтая. В 40 гг. ХIХ в. зверями, определяющими подать, были выбраны соболь первого сорта с целыми лапками и хвостом, оцененный в 16 руб., и белка первого сорта с целыми лапками и хвостом, оцененная в 0,3 руб. Цены корректировались каждые три года. Сумма ясака определялась в первой половине XIX в. в размере 5 руб. на ясачную душу, однако с 1840 г. в связи с перерасчетом всех податей и повинностей на серебряную монету денежное выражение ясака с одной души составляло всего 1,43 руб., оставаясь до конца XIX в. неизменной и ведущей повинностью. С 1798 г. была определена подать в 0,26 руб. с души на содержание полковых подъемных лошадей, а с 1807 г. по 0,18 руб. на присутственные места, составляя 44-копеечный сбор. Таким образом, средние общие объемы ежегодных выплат (с учетом всех повинностей), по подсчетам А.Н. Садового, здесь составляли не более 12-15 руб., что значительно меньше отбываемых сибирским крестьянством повинностей.

Исходя из схожести характеристик (как экологических, так и социально-экономических) Горного Алтая и Шории, имеет смысл принять значения, размеров повинностей и цен на пушнину для исследуемых нами полигонов в целом близкими к приведенным выше. И в этой связи размеры окладов, наложенных на шорское население, следует оценивать не иначе как достаточно невысокие (не смотря на широко распространенный в историографии тезис о грабительском характере налоговой политики царского режима по отношению к коренным этносам Сибири как важнейшем факторе их обнищания ). Так, даже если допустить отмеченные Потаповым Л.П. крайне низкие закупочные цены, к примеру, на низкого качества соболя (до 5-7 рублей, что в 8-9 раз ниже известной нам средней рыночной цены на соболиную шкурку), то для уплаты полной суммы повинностей охотнику необходимо за сезон добыть всего 2-3 зверька. Реальные же средние объемы добычи, как уже нами было отмечено в предыдущей главе, существенно этот уровень превышали даже при минимальных трудозатратах на промысле, в результате чего у значительной части населения должен был высвобождаться определенный объем пушной продукции, сбываемой на региональных рынках.

В отношении организации системы учета численности и возрастного состава инородцев у правительства так же имелся целый ряд серьезных проблем, зачастую неразрешимых посредством жестких мер. Органы государственного управления явно не располагали необходимой в данном случае полной информацией, в силу чего и здесь возобладали принципы патернализма, основанные, как и в случае регуляции поземельных отношений, на использовании с целью раскладки и взимания ясачных сборов (основной, как было видно, повинности автохтонного населения) главным образом традиционных потестарных структур. В результате этого, в Горной Шории данные функции наравне с обязанностью распределять между семьями сельскохозяйственные и промысловые участки стали выполнять т.н. паштыки (или башлыки) – сельские старосты (по Потапову – родовые старейшины). Однако, несомненно, что система управления в этом случае не отличалась предельной точностью, т.к. выдвигаемый государством из среды автохтонного населения слой, который уже в рамках традиционного общества имел существенные управленческие полномочия, получив официальное разрешение на посредническую по сути своей деятельность в процессе сбора повинностей, имел все возможности этим воспользоваться в собственных интересах. Именно на этой почве возникал единственно возможный путь социальной дифференциации, которого не обеспечивала ни одна из отраслей, практикуемых в рамках экологически ограниченного традиционного хозяйства (См. главу 2). Государство же вследствие этого только проигрывало: и без того низкие налоги не собирались в полном объеме из-за практически повсеместной коррупции. Местная национальная элита, имея столь мощный источник обогащения, легко находила возможности не только для скупки у населения пушнины по заниженным ценам и последующей реализации оставшейся ее части от сдачи ясака, но и утайки от переписей значительной части потенциальных «ясачных душ» с целью постоянного взимания с них пушнины в свою пользу. Такая ситуация оставалась неизменной вплоть до начала XX в. Правительство, по-видимому, было в курсе данной проблемы. Так, в ответ на запрос Управления по делам воинской повинности по 1 делопроизводству Министерства Внутренних дел (от 7.03.1903 г. №4464) о численности лиц призывного возраста был получен достаточно полный ответ Крестьянских начальников Кузнецкого уезда Томской губернии о крайне неудовлетворительном состоянии учета инородческого населения . Крестьянский начальник 2 участка Кузнецкого уезда, упоминал о таком повсеместно распространенном явлении, как «смешанное» проживание представителей разных управ в пределах поселков (в Горной Шории), создававшее и без того крайне сложную обстановку в вопросах учета населения и отмечал, что «даже имеющиеся списки населения не позволяют дать полный ответ на поставленный вопрос». В этой части ответа, на наш взгляд, стоит привести систему приводимой аргументации в целом. Отмечалось что «у инородцев первой группы (контактная зона лесостепи с черневой тайгой – Полигон II) ведутся посемейные списки, хотя и не совсем удовлетворительно, но возможно (последние) привести в порядок, во второй группе (шорцы черневой тайги Полигон I) посемейные списки не ведутся, но завести их также можно с помощью священника и выписок из метрических книг».

Задачи же культурной интеграции автохтонного населения Горной Шории в основном решались посредствам миссионерской деятельности. При этом возлагались они на действовавшую здесь с середины XIX столетия Алтайскую духовную миссию. Представители последней прилагали существенные усилия в процессе христианизации шорцев, который зачастую не ограничивался рамками исключительно проповедческой работы и выходил непосредственно на уровень в первую очередь постепенного перевода инородцев на оседлый образ жизни. С этой целью широко применялась практика организации целых населенных пунктов для бывшего бродячего населения или же его расселения на достаточно льготных условиях среди русских переселенцев с выделением семьям в пользование сельскохозяйственных участков до 30 дес. земли, а в ряде случаев и предоставлением им специально построенных домов и приусадебных построек (данная методика наиболее широкое распространение получила в северной части Шории – Полигон II, т.к. здесь традиционно сосредотачивались переселенческие участки). При этом «новокрещенным» инородцам предоставлялись и определенные налоговые льготы (проведенные по инициативе АДМ законом 1832 года ) в виде освобождения на 3 года от ясачных сборов, а сам процесс перехода на оседлый образ жизни предусматривался как исключительно добровольный. Однако, результаты подобного рода мер вряд ли могли иметь существенные успехи в условиях с одной стороны незначительных в целом размеров ясака, сводивших на нет предоставляемые аборигенам в случае принятия крещения налоговые льготы (особенно ярко это прослеживается если учесть, что оседлое население выплачивало государству гораздо больших размеров повинности); а с другой - существенной значимости традиционных потестарных структур автохтонного населения. Последний фактор со всей ясностью проявился уже в том, что миссионерская деятельность прежде всего столкнулась с определенным сопротивлением местной родовой знати в лице паштыков, удерживавших население от перехода на оседлость, что и послужило причиной серии вышедших по просьбе миссионеров распоряжений губернской администрации, направленных на ограничение полномочий т.н. родовой администрации. Так, в 1880 году было отменено наследственное право паштыков, после чего эта должность стала выборной со сроком в 3 года; согласно же распоряжения губернатора Ломачевского от 16 ноября 1897 года они и вовсе могли избираться только из среды крещенного населения, что было подтверждено и следующим губернатором Гондатти . Только после этого возможным стало крещение значительной части автохтонного населения, что и давало основание миссионерам в своих отчетах отмечать высокий процент принявших православие инородцев. Хотя это в полной мере относится лишь к северной части Шории, а в горно-таежных центральных и южных ее районах плоть до периода колхозного строительства сохранялись еще в большинстве случаев и языческая культура, и традиционные формы экстенсивного хозяйства при «бродячем» в целом образе жизни. Следует также особо подчеркнуть, что и там, где процесс христианизации пошел, он не изменил существенно ситуации в части хозяйственной специализации автохтонного населения. Непосредственно вмешавшись в традиционные потестарные структуры с целью во-первых упорядочивания поземельных отношений, а во-вторых – оптимизации системы учета населения, государство в данном случае не добилось, тем не менее, унификации практикуемых русским и шорским этносами форм жизнеобеспечения: даже существенная часть принявших крещение шорцев продолжала вести по сути прежний образ жизни, по-прежнему осваивая имеющиеся промысловые угодья и практически не занимаясь земледелием. Во многом данная ситуация была предопределена и экологически (См. Главу 2). Хотя изменение правового статуса национальной администрации (официально получившей еще ранее функции распределения территорий хозяйственного освоения, а также контроля за исполнением повинностей населения) и введение выборных основ формирования их кадров в любом случае должны были иметь определенные последствия в части еще большей интенсификации процесса замещения родовых принципов организации социально-экономических связей промыслового комплекса чисто территориальными и выхода на первый план уже не рода, как первичной единицы традиционного общества, а отдельной большой семьи (теля).

Подводя итоги приведенной выше характеристике курса государственной национальной политики в южносибирском регионе в целом и в Горой Шории – в частности, необходимо отметить ряд существенных для настоящего исследования моментов. Прежде всего сами подходы правительства к решению проблем управления этническими территориями в силу ряда объективных причин (как внутренних, так и внешних) изначально носили четко выраженный патерналистический характер, подразумевающий ориентацию государства в вопросах регуляции поземельных отношений, налогообложения, а также собственно управления на сохранение традиционно практикуемых автохтонным населением форм жизнеобеспечения и потестарной организации. В результате этого коренные этносы региона (в т.ч. и шорцы) при отсутствии существенных отличий их правового статуса от положения основной части податного населения империи, все же имели ряд преимуществ в отношении с одной стороны структуры отбываемых повинностей (размеры которых, как было видно, не сопоставимы с выплатами русского государственного крестьянства) и возможностей традиционной практики жизнеобеспечения – с другой. При этом напрямую государство не вмешивалось в структуру существующих социально-экономических связей, в т.ч. и возникающих в рамках исследуемого нами промыслового комплекса. Однако, несомненно, имело место воздействие косвенное, определенное рядом приведенных выше управленческих мер, во многом, по нашему мнению, подготовивших базу последовавших в начале ХХ века вызванных влиянием развивающейся рыночной конъюнктуры региона интенсивных процессов изменения не только системы поземельных отношений в местах опромышления, но и отношений производственных на промысле, а также состояния ресурсовой базы всех почти практикуемых промыслов. Достаточно показательны в этом прежде всего отмеченные выше изначальные целевые установки курса национальной политики на расширение объясаченного населения с перспективой использования пушнины в качестве основы российского экспорта на международные рынки, непосредственным следствием чего явилась определенная интенсификация пушного промысла у шорцев, не смотря на его во многом подчиненную роль при традиционной системе жизнеобеспечения. В данном случае вполне очевиден факт влияния внешнего по сути фактора на специфику хозяйственной специализации автохтонного населения и структуру отраслей промыслового комплекса, где значимость охоты пушного направления искусственно повышалась.

Кроме того, с переводом ясака в денежную форму, а также присоединением к нему еще ряда выплат в пользу государства автохтонное население постепенно оказалось втянутым в товарно-денежные отношения, а национальная элита, получившая функции контроля за сбором повинностей, становилась автоматически одним из основных источников формирования местного торгового капитала, получая прибыль как от занижения приемной цены на сдаваемую в ясак пушнину, так и осуществляя посреднические операции в процессе товарообмена промысловой продукции и продовольствия. Низкие же в целом размеры повинностей обеспечивали охотнику даже при невысоком уровне организации промысла и минимуме трудозатрат на опромышление определенную часть пушной продукции, свободной от ясачного сбора и при возможности реализуемой им на региональном рынке.

В самом же общем смысле опосредованным результатом государственной национальной политики вполне обоснованно можно считать подготовку необходимой почвы для коммерциализации промыслового комплекса, которая отчетливо проявится только в период, когда в регионе произойдет окончательное становление рынков промысловой продукции (нач. ХХ века).

II. Региональный рынок как фактор трансформации социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса.

Заложенные национальной политикой предпосылки трансформации всей совокупности социально-экономических и этноэкологических связей промыслового комплекса реализовались уже к началу ХХ века, т.е. с момента включения Горной Шории в систему региональных торговых отношений. Именно развивающаяся рыночная конъюнктура, в полной мере распространявшая в данный период свое влияние на национальные районы, определила существенную интенсификацию всех соответствующих реорганизационных процессов, на предшествовавших этапах заданных спецификой предпринятых управленческими структурами мер. Проследим далее важнейшие пути трансформации связей промыслового комплекса под воздействием торгового капитала.

Как было нами отмечено в Главе 2, функциональный характер при традиционной системе жизнеобеспечения автохтонного населения Горной Шории имело соотношение между параметрами с одной стороны экономической мощности практикуемых отраслей хозяйства (взаимосбалансированных при ведущей роли промыслов), а с другой – осваиваемых природно-территориальных комплексов. Именно этим определялась и одна из важнейших системообразующих связей промыслового комплекса, выражавшаяся в необходимости кооперирования труда отдельных семей в процессе охоты мясного направления как основного источника обеспечения населению основы рациона питания при экологически детерминированном низком уровне развития сельскохозяйственного производства. Объяснялось это трудоемкостью наиболее эффективных методик промысла (загонных, облавных и т.д.), требовавших одновременных усилий как минимум 5-6 человек. Подобный коллективный характер опромышления обусловливал и соответствующие принципы регуляции в рамках общины (родовой или территориальной ?) поземельных и производственных отношений в части распределения как промысловых участков, так и добычи. Пушной промысел при этом не получал интенсивного развития и практиковался в весьма ограниченной мере, достаточной лишь для получения необходимого для уплаты ясака объема пушной продукции. Однако, специфика государственной национальной политики в отношении организации системы налогообложения, как было показано выше, способствовала не только появлению у населения определенных свободных от ясачных сборов объемов пушнины, но и постепенному втягиванию Горной Шории в товарооборот промысловой продукции, а также формированию из числа национальной элиты (паштыков) торгово-посреднических кадров. Тем самым создавалась необходимая база для распространения на промысловый комплекс автохтонного населения влияния русского торгового капитала и формирующихся региональных рынков, что привело к существенной трансформации всех его социально-экономических и этноэкологических связей. Особенно ускоряло данные процессы отсутствие вмешательства в них со стороны государства. Нам не известно ни одного нормативного акта, регулировавшего здесь хотя бы в какой-нибудь мере торгово-ростовщическую деятельность русских предпринимателей.

Появление региональной рыночной конъюнктуры прежде всего сопровождалось формированием устойчивого спроса на пушнину, прямым следствием чего явилось усиление ее товарной значимости и интенсификацией пушной охоты при синхронном снижении роли охотничьего промысла мясного направления, который теперь приобретал не ведущее, а во многом подчиненное значение в системе жизнеобеспечения. Даже при эпизодической добычи пушнины у охотника появлялась возможность обмена ее на необходимые продукты питания и таким образом обеспечения семье хотя бы минимального прожиточного минимума вплоть до следующего промыслового сезона. Это подтверждается при сопоставлении рассчитанных нами показателей средних доходов населения от промыслов (См. Табл. 1-4), цен на пушнину, а также средних цен на товары сельскохозяйственного производства. Так, средний уровень совокупного дохода от промыслов (35 руб.) мог быть обеспечен всего двумя соболиными шкурками первого класса (с лапками и хвостом) или же 80-100 белками. При этом, к примеру, лошадь, согласно имеющимся у нас источникам в Кузнецком уезде на 1896 год стоила 20 руб., КРС – 12 руб. ; пуд пшеницы – 30-38 коп., ржи – 25-30 коп., ячменя – 40-45 коп . Средний же доход от орехового промысла при закупочных ценах, колеблющихся в пределах 1,5-3 руб. за пуд мог быть обеспечен соответственно не более, чем 7-10 пудами ореха.

Столь существенное повышение уровня экономической эффективности охоты пушного направления, а также орехового промысла при минимальных трудозатратах на опромышление определяло в свою очередь актуализацию индивидуальных форм производства и тем самым повышало уровень экономической самостоятельности отдельных семей, разрушая старые общинные (коллективные) формы организации промысла и соответствующих производственных отношений. Таким образом, относительно данного периода у нас есть все основания предполагать преобладание уже не столько родовых, сколько исключительно территориальных связей внутри общины, близкой по своей структуре к той, что объединяла основную часть русского крестьянства. Происходило это главным образом за счет замещения прежних коллективных форм распределения (как промысловых угодий, так и добываемой продукции) новыми, сугубо индивидуальными. Эта ситуация отчетливо видна и при анализе норм обычного права в части регуляции поземельных отношений на промысле. Исследователями отмечено, что именно по данному срезу отмечается актуализация механизмов закрепления промысловых участков в индивидуальном порядке. Об этом свидетельствует, к примеру, наметившаяся практика четкого разграничения зон промыслового освоения (на принципах наследственного пользования) на внутриобщинном уровне при имевших место случаях поземельных конфликтов, выражавшихся в снятии охотниками чужих капканов и самоловов, обнаруженных ими на собственных промысловых линиях, а также разорении балаганов и охотничьих избушек. Определенное распространение имели и возникшие теперь обычаи в устной форме оповещать соседей о найденной медвежьей берлоги или же стациях копытных, закрепляя тем самым свое право на их опромышление . Тем не менее, индивидуализация форм опромышления отнюдь не означала полного исчезновения кооперации труда отдельных семей на промысле. Сменились только принципы организации промысловых артелей: если ранее заметно преобладали производственные коллективы, составленные главным образом из родственников, то теперь они объединяли чаще всего наиболее удачливых охотников. Таким образом на смену старому родственному принципу постепенно приходил принцип экономической целесообразности. Кроме того, есть все основания предполагать и существенные изменения в части механизмов распределения добычи, которое, по-видимому стало производиться преимущественно по степени участия членов производственных коллективов, а не на основе уравнительного принципа (как раньше).

Невозможная в рамках традиционной системы жизнеобеспечения существенная социальная стратификация автохтонного населения, возникающая на основе различий в уровне экономической мощности практикуемых отраслей хозяйства теперь, под воздействием торгового капитала, в определенной мере стала проявляться главным образом на базе вариации форм участия тех или иных категорий населения в процессе промыслового производства и товарообмена промысловой и сельскохозяйственной продукции. Этот процесс шел как минимум в двух направлениях, что и прослеживается по имеющимся у нас статистическим данным.

Прежде всего организационно оформлялась группа хозяйств, не ведущая самостоятельно промыслов, но имеющая существенные от них доходы, получаемые, по-видимому, за счет осуществления посреднических функций между непосредственными производителями и торговым капиталом. Численность ее (средняя о обоим полигонам исследования) не превышала 13% в общем составе населения (См. табл. 6-7). Отличительной же чертой данной группы хозяйств является полное отсутствие у них задолженности торговцам, что в условиях широко распространенной практики кредитования промысловиков под будущую продукцию может свидетельствовать только о непосредственном их участии в торгово-кредитных операциях. К числу такого рода хозяйств, видимо, и относились в первую очередь представители национальной администрации, занимавшиеся, как было уже видно, предпринимательской деятельностью, а во вторую – зафиксированные Л.П. Потаповым т.н. «таныши» - своего рода торговые агенты русских купцов (которые сами торговали преимущественно в лесостепной зоне, не охватывая отдаленные горно-таежные районы) от их имени ведущие закупку пушнины и ореха с правом использования в своих интересах определенной части прибыли и нередко достигавшие в своей коммерческой деятельности уровня, необходимого для начала самостоятельной торговли.

Наметившаяся же стратификация остальной части населения, непосредственно занятого на промысле, прослеживается при анализе структуры задолженности хозяйств торговцам, варьирующей в зависимости от ассортимента приобретаемых товаров и определяющей на этой основе степень экономической самостоятельности производителей. Нами было подсчитано, что 5% шорского населения (по обоим полигонам) на 1913 год имели долг, составлявший до 30% их годовых совокупных поступлений от промыслов; 32% - от 30% до 100% соответственно; и 24% - от 100% до 200% . При этом отчетливо прослеживается корреляционная зависимость между размерами задолженности и уровнем экономической мощности приусадебного комплекса, причем у группы хозяйств, вообще не сориентированных на сельскохозяйственное производство фиксируется и максимальные размеры долга (См. Табл. 12-13). Это дает нам основания считать, что в данном случае имеет место непосредственное вмешательство торгового капитала в процесс организации промысла, когда охотник в кредит получал от торговца прежде всего необходимый запас продовольствия, а также пороха или же снаряжения, обеспечивавший ему длительное пребывание в тайге, и уже во вторую очередь – минимум продуктов питания, потребляемых семьей в межпромысловый период. В качестве расплаты предусматривалась передача определенной части (достаточно существенной, близкой к полному объему добычи) будущей продукции. Поэтому у данной категории охотников не фиксируется и высоких промысловых доходов. В результате эта группа населения оказывалась фактически отсеченной от рынка сбыта пушнины и по форме своей зависимости от предпринимателей близка была к состоянию наемной рабочей силы, будучи лишенной необходимых средств для полностью самостоятельного освоения имеющихся промысловых угодий. Следует особо отметить, что подобного рода производственные отношения не могли бы возникнуть на основе старых родовых условий и появляются исключительно с момента включения Горной Шории в региональную рыночную конъюнктуру.

Гораздо большую экономическую самостоятельность в процессе опромышления тайги удавалось сохранять хозяйствам со средним и высоким уровнем развития приусадебного комплекса, которые отчасти могли обеспечить по крайней мере необходимый для длительного промысла запас продовольствия и в кредит получали, по-видимому, в большей мере охотничьи припасы, а также рожь, ячмень, пшеницу и т.д. – т.е. продукты питания, которые не могли быть в полном объеме получены в процессе сельскохозяйственного производства, достаточно ограниченного в условиях Горной Шории. При этом за промысловиком в целом должны были сохраняться определенные права свободной реализации добытой продукции, а уровень совокупных доходов от промыслов в данном случае, как правило превышал средние значения по обоим полигонам исследования. Дополняя здесь сказанное, необходимо отметить и то обстоятельство, что подобная специфика в части имущественной дифференциации, возникающей при воздействии на промысловый комплекс региональных рынков, во многом была обусловлена и экологически. Так, мы видим, что даже в условиях глубокой перестройки производственных отношений на промысле именно комплексное хозяйство обеспечивало сохранение населению экономической самостоятельности не только в процессе опромышления, но и при реализации добытой продукции.

Однако, вне зависимости от отмеченной имущественной стратификации занятого на промысле населения, ко всем выделенным группам, по видимому, применялась методика кредитования под будущую продукцию, достаточно выгодная с точки зрения обеспечения постоянной задолженности промысловиков, которая могла и нарастать год от года при несвоевременном или же не полном ее погашении. В определенной мере, не смотря на постоянный рост зависимости хозяйств от торговцев, она оказывалась приемлемой и для большей части населения, т.к. давала возможность приобретения необходимого количества продовольствия на межпромысловый сезон даже в случае «неурожая» на пушнину или кедровый орех. В этом отношении мало обоснованной нам представляется широко распространенная в историографии точка зрения, согласно которой деятельность торгового капитала в национальных районах выступала в качестве одного из важнейших факторов обнищания и маргинализации автохтонного населения . Напротив, как видно, в ряде случаев получение кредита могло спасти шорца-охотника от голода, хотя и расплатиться с кредитором зачастую было чрезвычайно трудно. При этом рассчитанные нами коэффициенты регрессионной зависимости между показателями экономической мощности хозяйств и промысловой ориентации населения, а также размеров его задолженности торговцам (См. Табл. 14-15) отражают то обстоятельство, что в долговую зависимость в большей мере попадало именно шорское население, имеющее, однако, и более высокий уровень промысловой ориентации, в то время, как среди русских переселенцев нами была обнаружена лишь достаточно узкая группа сориентированных на промысел хозяйств при среднем уровне задолженности. Значительно уступающем аналогичному показателю, рассчитанному для автохтонного населения.

Детерминированные воздействием торгового капитала трансформации промыслового комплекса не ограничивались исключительно социально-экономической сферой, а достаточно глубоко затрагивали и его этноэкологические связи. И в этом случае важнейшей причиной всех последовавших изменений также послужил резкий рост спроса на пушнину на региональных рынках и связанная с этим интенсификация охоты пушного направления, прямым следствием чего уже в 20-е гг. явилось сокращение основных охотпромысловх ресурсов . В предыдущей главе нами уже было отмечено, что при традиционной форме организации промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории практикуемый производственный промысловый цикл во многом не соответствовал особенностям биоритмики промысловых видов, в силу чего большинство из них (в т.ч. и объекты пушного промысла) опромышлялось практически непрерывно на протяжении всего года, в т.ч. и в воспроизводственные периоды. Это не могло не вызвать существенного снижения численности их популяций. Однако ситуация в определенной степени (хотя и далеко не полностью) стабилизировалась за счет с одной стороны ограниченных объемов добычи пушнины (по причине отсутствия высокой ее товарной значимости), а с другой – периодическими миграциями копытных (основных объектов мясной охоты), благодаря чему в воспроизводственные сезоны они оказывались менее доступными охотникам, чем в остальное время. С наметившейся же в изучаемый период интенсификацией пушного промысла соболь, белка, выдра и другие наиболее ценные виды стали добываться в совершенно неограниченном количестве и безо всякого соблюдения каких-либо промысловых сезонов. Практически на промысел охотники выходили в любое время, как только ощущался недостаток продуктов питания или же иных товаров (особенно это должно было наблюдаться именно весной, когда как раз и самки соболя, к примеру, выхаживали выводок), добывая любую попавшуюся особь, зачастую даже не смотря на низкий уровень качества меха, и сбывая шкурки (в данном случае «невыходные») по достаточно низким ценам. Несомненно, что эта ситуация отражает крайне не рациональные подходы к использованию возобновляющихся ресурсов тайги, которые не замедлили прийти в упадок, что, в общем, наблюдалось далеко не только в Горной Шории. Прежде всего это распространяется на основные, наиболее ценные охотпромысловые виды - соболя и выдру. Однако, в последнее время в исследовательской литературе факт повсеместного сокращения в начале ХХ века в Сибири охотпромысловых ресурсов был подвергнут сомнению. Так, в частности Мартынов А.С. отмечает, что «охотники того времени с примитивным оружием и фрагментарным расселением, необходимостью тратить массу времени на самопрокормление… не могли … столь эффективно опромыслить охотпромысловые ресурсы, что они едва не исчезли». В качестве аргумента в пользу данного тезиса далее он приводит то обстоятельство, что для обоснования положения о сокращении численности охотпромысловой фауны плоть до середины ХХ века приводились ссылки на снижавшиеся объемы продаж пушнины на общероссийских ярмарках, в то время, как это не может служить маркером, адекватно отражающим состояние охотпромысловых ресурсов хотя бы уже потому, что в данных о многолетних привозах пушной продукции на Ирбитскую, Якутскую и Нижегородскую ярмарки видна одноплановость заготовок по целым семействам или группам видов – куньих, лисиц, белок, сурков, зайцев, что свидетельствует скорее не о природной динамике численности столь экологически разных групп, а об общих экономических факторах организации закупок пушнины в тот или иной год . Тем не менее фактических данных в пользу своего предположения исследователь не привел, в то время, как имеющиеся в нашем распоряжении источники все же достаточно однозначно отражают тенденцию резкого сокращения численности важнейших охотпромысловых ресурсов именно в результате их перепромысла. На это есть указания в периодической печати конца XIX века, относящихся к Горному Алтаю, где в изучаемый период протекали в целом аналогичные исследуемым нами на материале Шории процессы . Параллельно с истощением запасов основных промысловых видов в структуре добычи автохтонного населения также происходили определенные изменения. Так, с падением численности соболя основным объектом охоты автоматически становилась белка, в результате объемы ее заготовок существенно возрастали, что приводило в упадок и ее популяцию и т.д. В этом отношении, несомненно, что воздействие интенсифицировавшегося пушного промысла на экосистемы осваиваемых природно-территориальных комплексов было в лучшем случае достаточно ощутимым, а в худшем – разрушающем. В конечном итоге и на сегодняшний день в Горной Шории мы имеем достаточно ограниченные запасы соболя, выдры и др. промысловых видов, что в свою очередь обусловило недостаточный в целом уровень обеспеченности автохтонного населения даже необходимым прожиточным минимумом, который не достигается на основе развития ни одной из отраслей практикуемого хозяйства, а с истощением промысловых ресурсов практически минимизирован был и основной источник жизнеобеспечения

Таким образом, рассмотрев характер и последствия воздействия курса государственной национальной и деятельности представителей торгового капитала на совокупность связей (социально-экономических и этноэкологических) промыслового комплекса автохтонного населения Горной Шории, мы пришли к следующим выводам:

При патерналистическом в целом характере национальной политики, сориентированной на сохранение традиционно практикуемых автохтонным населением форм жизнеобеспечения и потестарной организации с последующим их приспособлением к решению стратегических задач государства управленческими кругами все же были заложены (во многом косвенно) основы для последовавшей в начале ХХ века трансформации важнейших социально-экономических и этноэкологических связей, существовавших в рамках традиционно организованного промыслового комплекса. Это прослеживается при рассмотрении предпринятых управленческих мер в части определения условий землепользования, организации системы налогообложения в национальных районах, а также средств культурной интеграции аборигенов.
Решающим фактором трансформации всех связей промыслового комплекса послужило включение Горной Шории в структуру региональной системы рыночных отношений, что прежде всего определяло интенсификацию пушного промысла при снижении роли охоты мясного направления и актуализацию индивидуальных форм опромышления и распределения (как территорий промыслового освоения, так и добываемой продукции), а также последующее снижение значимости родовых принципов организации социума и замещение их территориальными связями, в промысловом комплексе проявившееся в индивидуализации регулирующих промысел и соответствующие производственные отношения норм обычного права. В итоге разрушенной оказалась системообразующая связь, характерная для традиционных форм опромышления и состоящая в кооперации на промысле труда отдельных семей, объединенных в производственные коллективы по родственному принципу. В связи с этим широкое распространение получала практика организации промысловых артелей на принципах экономической целесообразности.
Отсутствие с одной стороны государственного контроля за предпринимательской деятельностью в промысловых районах, а с другой - экологической сбалансированности традиционных форм опромышления прямым своим следствием имело резкое сокращение ресурсовой базы промыслов и в конечном итоге – существенное снижение прожиточного уровня автохтонного населения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведя в настоящей работе многоаспектный анализ промыслового комплекса автохтонного и русского населения Горной Шории как целостной многоуровневой иерархически упорядоченной логической структуры (системы), включающей совокупность социально-экономических и этноэкологических связей с учетом воздействия на нее во второй половине XIX - начале ХХ вв. курса государственной национальной политики и региональных рынков, мы пришли к ряду основополагающих с точки зрения исследуемой предметной области заключений:

I. Для максимально полной характеристики промыслового комплекса достаточно эффективными оказываются методологические принципы системного подхода, позволяющие в рамках выстраиваемой на теоретическом уровне модели систематизировать содержащуюся в описательных источниках информацию и выявить на этой основе важнейшие механизмы согласованности отдельных элементов, составляющих объект исследования и объединенных в единую структуру посредством выработки интегративной общесистемной функции, сводящейся главным образом к обеспечению необходимого для населения прожиточного уровня за счет освоения имеющихся ресурсов тайги и последующего сбыта промысловой продукции на региональных рынках.

II. Удельный вес промыслового комплекса в практикуемом хозяйстве и его роль в системе жизнеобеспечения автохтонного и русского населения, а также все соответствующие социально-экономические связи (в т.ч. и латентные) вскрываются на основе имеющихся массовых количественных данных, отражающих уровень экономической мощности каждой из присваивающих и производящих отраслей и обеспеченности семей основными средствами производства, при использовании методов статистического анализа.

III. По исследованному нами хронологическому срезу (1912-1913 гг.) традиционно практикуемый автохтонным населением промысловый комплекс обеспечивал ему основу рациона питания, являясь важнейшей составной комплексного по своему характеру хозяйства. Это во многом было обусловлено особенностями осваиваемых ландшафтов, существенно ограничивающими возможности для интенсивного развития в Горной Шории сельскохозяйственного производства – с одной стороны и низким уровнем товарооборота пушной и орехопромысловой продукции – с другой. При этом экологическая детерминанта удельного веса промыслов в структуре жизнеобеспечения шорского населения имела четко выраженный функциональный системообразующий характер, определяя не только количественные параметры экономической мощности (доходности) промыслов, но и всю совокупность производственных (в т.ч. и поземельных) отношений, возникающих в процессе опромышления тайги. Однако, невысокий в целом прожиточный уровень основной массы автохтонного населения предопределял практику почти ничем не ограниченного освоения промысловых ресурсов (как в отношении сезонов охоты, так и объемов добываемой продукции), сдерживаемого лишь относительно низкими потребительскими нормами (к примеру мяса диких животных) большинства шорских семей.

IV. Несмотря на патерналистическую в целом направленность курса государственной национальной политики по отношению к автохтонным этносам Южной Сибири, его последствия в части состояния промыслового комплекса шорцев прежде всего выразились в постепенной подготовке соответствующей базы для последовавшей в начале ХХ века трансформации важнейших социально-экономических и этноэкологических связей рассматриваемого нами объекта. В первую очередь это было связано с интенсификацией охоты пушного направления в следствии необходимости выплаты автохтонным населением ясачных сборов, предопределявшей последовавшие реорганизации и практикуемых на промысле производственных отношений.

V. Включение Горной Шории в систему региональных торговых связей еще более усилило интенсификацию охотничьего, а также орехового промысла, что вскоре вызвало повсеместную коммерциализацию промыслового комплекса и товарную ориентацию значительной части добываемой продукции. Это, в свою очередь определило индивидуализацию форм опромышления, а как следствие этого – и существенное повышение экономической самостоятельности отдельных больших патриархальных семей, пришедших на смену роду как первичной ячейке социально-экономической и потестарной организации автохтонного населения. В этой связи старая родовая община постепенно заменялась новой. Основанной исключительно на территориальных связях при отсутствии кооперации труда отдельных семей в процессе организации и осуществления промысла (как орехового, так и охотничьего).

VI. Столь глубокие трансформации промыслового комплекса и всей системы жизнеобеспечения автохтонного населения объясняются существенной его зависимостью от промысловых доходов при традиционно низком прожиточном уровне. Поэтому появившаяся возможность обмена добытой в тайге продукции на продукты питания или иные необходимые товары представляла собой достаточно эффективный источник жизнеобеспечения, даже при невысоком уровне трудозатрат на опромышление. При этом постоянно возрастающая долговая зависимость от торговцев не обременяла значительно основную часть занятого на промысле населения в силу широко распространенной практики кредитования целых промысловых коллективов и отдельных охотников под будущую продукцию с переносом задолженности и процентов в случае их неуплаты в назначенный срок.

VII. В этноэкологическом отношении наметившиеся трансформации промыслового комплекса сказались прежде всего на ставшем очевидным уже в 20-е гг. резком сокращении численности популяций ряда важнейших охотпромысловых видов и снижении степени обеспеченности ресурсами пушной охоты. что, в свою очередь, вновь определило падение прожиточного уровня автохтонного населения. Подобная ситуация отражает факт отсутствия экологической сбалансированности традиционных форм хозяйства шорцев, претерпевающих глубокие реорганизации в случае повышения тварной значимости производимой (или добываемой) продукции. В этой связи в качестве важнейшего практического вывода по работе необходимо отметить вполне очевидную необходимость выработки взвешенных научно обоснованных подходов к государственному регулированию не только природопользования в национальных районов, но и участия автохтонного населения в региональных торговых связях.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

Архивные материалы

ГАКО ОДФ-59. Землеустроительные партии. Оп. 1. Д. 1- 30, 32, 34-44, 47-62, 64-77, 79-82, 84, 85.

Законодательные акты Российской империи

1. Устав об управлении инородцев 1822 г. . — ПСЗ-1. . — Т.ХХХVIII (1822-1823) — №.129126.

2. Положение «О свободной торговле о сибирскими инородцами». — ПСЗ-2. — Т. VI. Отд. 2 . — № 4922.

3. Главные основания поземельного устройства крестьян и инородцев, водворившихся в губерниях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской на казенных землях (23.05.1896 ). — ПСЗ-3. — Т.ХVI

4. Временное положение о Крестьянских начальниках в губерниях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской (1898) . — ПСЗ- 3. — Т. ХVIII, отд. 1. — №15503. Отд. 1. №15503. — С.178.

5. Закон о поземельном устройстве крестьян и инородцев, водворившихся на землях Кабинета ( от 31.05.1899). — ПСЗ-3. — Т.ХIХ. — № 16991

6. ПСЗ Т.VII - Устав горный. Кн.3., СПб.,1857, с.302.

7. Законодательные акты Российской империи. «Устав об инородцах М.М. Сперанского и земельная политика Российской империи в Сибири (ХVII-ХХ вв.) / Сост. -Ф.А. Сатлаев. — Горно-Алтайск, 1994.

Законодательство Российской федерации и Кемеровской области

1. Указ президента Российской Федерации от 22 апреля 1992г.№397 "О неотложных мерах по защите мест проживания и хозяйственной деятельности малочисленных народов Севера".

2. Постановление №997 Совета министров - Правительства РФ "О внесении изменений в перечень районов проживания малочисленных народов Севера" от 7 октября 1993г.// Собрание актов Президента - Правительства РФ, 1993, №42, с.4001.

3. Постановление Совета Национальностей ВС РФ от 24 апреля 1993г. №4538-1 "Об отнесении шорцев, телеутов, кумандинцев к малым народам Севера"// Ведомости Сьезда народных депутатов РФ и ВС РФ, 1993, №13, с.465.

4. Проект федерального закона "О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов и этнических общностей Севера, Сибири и Дальнего Востока"// Мир коренных народов. Живая Арктика, 2000, №2, с.38-49.

5. Распоряжение №755-Р Администрации Кемеровской области "О создании рабочей группы по разработке областного положения о территориях традиционного природопользования" от 11 октября 1993г.// Аборигены Кузбасса. Современные этнополитические процессы - Кемерово, 1997-с.197.

6. Решение №298 Кемеровского областного исполкома "О создании Шорского Национального Природного Парка" от 5 сентября 1988г.// Аборигены Кузбасса. Современные этнополитические процессы - Кемерово, 1997-с.58.

Обобщенные статистические материалы

1. Обзор Томской губернии за 1896 год (приложение ковсеподданнейшему отчету томского губернатора) – Томск, 1897.

2. Миротворцев К.Н. Отчет о поездке по Мрассе и Кондоме в 1910 г. В кн. Труды съезда земельно-лесных чинов Алтайского округа- Барнаул, 1911 С. 13-35.

Полевые дневники

1. Архив группы этносоциального мониторинга. Полевой дневник Поддубикова В.В. (2000г.) ФЦП "Интеграция".

2. Архив группы этносоциальных экспертиз. Полевой дневник Садового А.Н. х/д "альтернатива".

Литература

1. Адрианов А.В. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное в 1881 году. // Записки РГО. Т. II. – 1886.

2. Адрианов А.В. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное летом 1883 года. // Записки ЗСО РГО. Т 8. – Вып. 2, 1886.

3. Адрианов А.В. Путешествие в кузнецкий край. // ИРГО. Вып 4, 188.

4. Анохин А.В. Кузнецкие инородцы Томской губернии // Шорский сборник. Вып 1. Историко-культурное наследие Горной Шории – Кемерово, 1994, С. 49-63.

5. Аравийский А.Н. Шория и шорцы. // Труды томского краевого музея Т. 1 – Томск, 1927, С. 125-138.

6. Батьянова Е.П. Община у телеутов в ХIХ -начале ХХ вв. // Материалы к серии “Народы и культуры». — Телеуты. — М.: 1992. — Вып. XVII. — С.241 –268.

7. Белоусов Д. Из путешествия по Кузнецкому Алатау. // Охотник и пушник Сибири.- № 6, 1927.

8. Блауберг И.В. Целостность и системность // системные исследования. Ежегодник,1977 – М,1977.

9. Бойко Н.Я. промысловая фауна Новокузнецкого района и ее распределение по охотничьим хозяйствам // Природа Кузбасса. – Новокузнецк, 1973. – С. 85-91.

10. Брег Л.С. О распространении Cottus poecilopus Heck в Сибири // Труды Троицко-Кяхтского отд. РГО. Т. 7.- Вып. 1., 1904.

11. Бычков О.В. Охотничий промысел шорцев - неотъемлемая часть традиционного продовольственного комплекса// Шорский сборник. Вып.1 Историко-культурное наследие Горной Шории, Кемерово-1994, с.182-184

12. Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев – М, 1972, С 163-179.

13. Варпаховский Н.А. Небольшие заметки по ихтиологической фауне России. 5. О рыбах р.Кондомы Кузнецкого округа. // Вестн. Рыбопром. - № 8., 1889.

14. Вербицкий В.В. Из записок миссионера // Шорский сборник. Вып 1. Историко-культурное наследие Горной Шории – Кемерово, 1994, С. 20-26.

15. Вербицкий В.В. Краткие сведения об Алтайской Духовной Миссии // Томские епархиальные ведомости, 1886, № 19.

16. Владимиров В.Н. Ясак и ясачная политика Кабинета в Горном Алтае в конце XVIII - первой половине XIX вв. // Социально-экономическое развитие Алтая в XVII-XIX вв. — Барнаул, 1984, С. 27-49.

17. Волчек В.А. Об экономическом положении приписной деревни Колывано-Воскресенского (Алтайского) горного округа в конце ХVIII-первой половине ХIХ вв. — Кемерово, 1992.

18. Ганжа А.Г. Инновации в системе «этнос – окружающая среда» // Этническая экология: теория и практика –М, 1991, С. 140-148.

19. Дежкин В.В., Калецкий А.А. Под пологом леса - М.: Лесная промышленность, 1979

20. Дубова Н.А. Биологические аспекты этнической экологии // Этническая экология: теория и практика –М, 1991, С. 77-99.

21. Живая Арктика. Мир коренных народов. Журнал АКМНС – 2000, №№ 1,2

22. Жидков Г.П. Кабинетское землевладение (1747-1917). — Новосибирск., Наука. Сиб.отд., 1973.

23. Записки миссионера Вербицкого за 1874 год // Томские губернские ведомости, 1875, N 23.

24. Зиняков Н.М. Черная металлургия и кузнечное ремесло Западной Сибири. — Кемерово, 1997.

25. Иоганзен Б.Г. Рыбы западной Сибири. – Томск, 1944.

26. Казаневская В.В. Философско-методологические основания системного подхода – Томск, 1987.

27. Карпенко З.Г. Горная и металлургическая промышленность Западной Сибири в 1700-1860 гг. — Новосибирск, Изд-во АН СССР. Сиб.отд., 1963.

28. Кимеев В.М. Шорцы. Кто они ?- Кемерово, 1989.

29. Ковальченко И.Д. Количественные методы в исторических исследованиях – М, 1984

30. Коваляшкина Е.П. Российская государственная власть и «инородческий» вопрос в Сибири // Вопросы этнокультурной истории народов Западной Сибири. — Томск, Ротапринт ТГУ, 1992. — С.104-113.

31. Козлов В.И. Жизнеобеспечение этноса: содержание понятия и его экологические аспекты // Этническая экология: теория и практика –М, 1991, С. 14-43.

32. Колосов А.М., Лавров Н.П., Наумов С.П. Биология промыслово-охотничьих зверей СССР. - М.: Высш. школа, 1979.

33. Комаров О.Д. Демографические аспекты этноэкологии // Этническая экология: теория и практика –М, 1991, С. 44-77.

34. Крапивкина Э.Д. Черневая тайга Кузнецкого Алатау и Горной Шории - уникальный рефугиум третичных неморальных реликтов в Сибири // Природа Кузбасса. - Новокузнецк, 1973.

35. Куминова А.В. Растительность Кемеровской области. – Новосибирск, 1950

36. Лебедева Н.М. Психологические аспекты этнической экологии // Этническая экология: теория и практика –М, 1991, С. 100-124.

37. Малолетко А.М. Структура Алтайской горной системы и номинация ее частей // География и природопользование Сибири. Вып. III. – Барнаул, 1999, С 12-32 (или http: // arw.asu.ru/~sokol/server/resours/article/applicat/malolet.html).

38. Мартынов А.С. Тезисы по проблеме государственных доходов от использования ресурсов соболя. // http://www.sci.aha.ru/MBOOK/SOBOL.HTM

39. Математика и кибернетика в экономике. Словарь - справочник – М, 1975.

40. Модоров Н.С.К проблеме изучения развития торговли в Горном Алтае в пореформенный период // Проблемы истории Горного Алтая. — Горно-Алтайск, 1987. — С.127-138.

41. О зверином промысле на Алтае // Сибирская жизнь – 1881, № 81.

42. Овчинников Н. К вопросу о поземельном устройстве в Алтайском Горном Округе. // Алтайский сборник, Т. 8, - Барнаул, 1907, С. 21-49.

43. Островский И.В. Источники изучения роли аграрной политики царизма в хозяйственном освоении Сибири (конец XIX – начало XX вв.) // Источники по истории освоения Сибири в период капитализма. Сборник научных трудов. – Новосибирск, 1989, С. 106-124.

44. Поддубиков В.В. К проблеме иследования промыслового комплекса автохтонного населения горно-таежных и горных районов Южной Сибири// Материалы XXXVI Международной Научной Студенческой Конференции "Студент и научно-технический прогресс". История. Ч1- Новосибирск, 1998, с. 58-59.

45. Поддубиков В.В. Промысловый комплекс автохтонного населения Горной Шории и торговый капитал (клиометрический аспект). // Наследие древних и традиционных культур Северной и Центральной Азии. Материалы 40-й Региональной археолого-этнографической студенческой конференции – Новосибирск, 2000, Т. 2, С. 106-107.

46. Поддубиков В.В. Родовая структура и поземельные отношения автохтонного населения Горной Шории в начале ХХ века // Ученые записки Факультета Истории и Международных Отношений (Памяти Зинаиды Георгиевны Карпенко) – Кемерово, 2001, С. 310-319.

47. Потапов Л.П. Географический фактор в традиционной культуре и быте тюркоязычных народов Алтае-Саянского региона // Роль географического фактора в истории докапиталистических обществ – Л, С.144-166.

48. Потапов Л.П. Очерк истории Ойротии – Новосибирск, 1933

49. Потапов Л.П. Очерки истории Шории, М-Л - 1936

50. Потапов Л.П.. Очерки по истории алтайцев. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1953. — 2-е изд.

51. Пронин В.И. Губернаторские отчеты как источник для изучения истории Сибири XIX века // Источники по истории освоения Сибири в период капитализма. Сборник научных трудов. – Новосибирск, 1989, С. 12-27.

52. Радлов В.В.. Из Сибири. Страницы дневника. — М.: Главная редакция Восточной литературы, 1980.

53. Садовой А.Н. К проблеме аксеологической оценки национальной политики (народы Южной Сибири XIX-XX вв.) // Из истории освоения юга западной Сибири русским населением в XVII – начале XX вв. – Кемерово, 1997, С. 91-112.

54. Садовой А.Н. Материалы землеустройства как исторический источник – Кемерово, 1987 (Деп. 30451).

55. Садовой А.Н. Народы Южной Сибири. Этносоциальные аспекты патернализма. Дисс. Докт. Ист. Наук, Спб – 1999.

56. Садовой А.Н. Территориальная община Горного Алтая и Шории (конец XIX – начало XX вв.). – Кемерово, 1993.

57. Садовой А.Н., Поддубиков В.В., Онищенко С.С. Локализация и распределение промысловых угодий населения национальных сельсоветов Шорского Национального Природного Парка // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.VI. Материалы Годовой юбилейной сессии Института археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск- 2000, с.531-536.

58. Садовой А.Н., Пруэль Н.А. Этносоциальный мониторинг. Принципы, методы, практика.- Кемерово, 1996.

59. Садовский В.Н. Основания общей теории систем – М, 1974.

60. Скалон Н.В. Охотничий промысел в среднем течении реки Мрассу// Шорский сборник. Вып.1 Историко-культурное наследие Горной Шории, Кемерово-1994, с.185-189.

61. Славко Т.И. Математико-статистические методы в исторических исследованиях. — М.: 1981.

62. Соболева Т.Н. Управление Колывано-Воскресенским (Алтайским) горным округом в XIX - начале XX вв. К историографии вопроса // Вопросы социально-экономического развития Сибири в период капитализма. — Барнаул АГУ, 1984. — С.110-124.

63. Соколов Е.А. Охотничьи животные. Корма и питание промысловых зверей и птиц. - М., 1949

64. Терновский Д.В., Терновская Ю.Г. Экология куницеобразных. - Новосибирск: ВО "Наука". Сибирская издательская фирма, 1994

65. Тода.М, Шуфорд Э.Х. Логика систем. Введение в формальную теорию структур//Исследования по общей теории систем – М, 1969.

66. Уемов А.И. Логические основы метода моделирования – М, 1971.

67. Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем – М,1978.

68. Хищническое истребление белки на Алтае // Сибирский вестник 1900, № 122.

69. Швецов С.П., Юхнев П.М. Материалы по исследованию крестьянского и инородческого хозяйства в Томском округе. Землевладение и землепользование. — Барнаул, 1898, Т.II. — Вып. II.

70. Шемелев В.И. История Кузбасса с древнейших времен до отмены крепостного права. // Документальное наследие Кузнецкого края. — Кемерово, Кузбассвузиздат, 1998. — Вып.1.

71. Шеметов Г.А., Андреева О.С. Природные комплексы Горной Шории // Шорский сборник. Вып. II. Этноэкология и туризм в Горной Шории. - Кемерово: Кемеровский госуниверситет, 1997. - С. 111-132.

72. Шульгин В.Н. Снежный покров в Горной Шории // Труды научной конференции Сталинского педагогического института. Вып. II. - Кемерово, 1957. - С. 198-213.

73. Эшби У.Р. Принципы самоорганизации // Принципы самоорганизации – М, 1966.

74. Янушевич А. Обследование охотничьего промысла Горной Шории // Материалы по изучению Сибири – Томск, 1931, т. III, С 87-12.

СПИСОК ПРИЛОЖЕНИЙ

Список использованных терминов

ТАБЛИЦЫ И РИСУНКИ

Таблица 1. Полигон I. Параметры описательной статистики экономической мощности приусадебного комплекса и ориентации на промысел автохтонного населения Мрасской и Кондомской волостей Кузнецкого уезда Томской губернии

Таблица 2. Полигон II. Параметры описательной статистики экономической мощности приусадебного комплекса и ориентации на промысел автохтонного населения Томской волости Кузнецкого уезда Томской губернии

Таблица 3. Полигон II. Параметры экономической мощности хозяйств и распределение доходов от промыслов русского населения

Таблица 4. Полигон II. Параметры экономической мощности хозяйств и распределение доходов от промыслов шорского населения

Таблица 5. Использованные формулы расчета параметров описательной статистики и анализа взаимосвязей вариационных рядов

Таблица 6. Полигон I. Особенности распределения населения по уровню доходов от промыслов и задолженности торговцам

Таблица 7. Полигон II. Особенности распределения населения по уровню доходов от промыслов и задолженности торговцам

Таблица 8. Характеристика выборочных полигонов исследования. Локализация, характер выборки

Таблица 9. Полигон I. Мрасская и Кондомская волости Кузнецкого уезда Томской губернии. Стратификация доходов от промыслов и задолженности торговцам. Гистограммы распределения

Таблица 10. Полигон II. Томская волость Кузнецкого уезда Томской губернии. Стратификация доходов от промыслов и задолженности торговцам. Гистограммы распределения

Таблица 11. Распределение доходов от промыслов и задолженности с учетом этнической структуры населения

Таблица 12. Полигон I. (Мрасская и Кондомская волости Кузнецкого уезда Томской губернии). Корреляционная зависимость между формами производственной ориентации населения

Таблица 13. Полигон II. (Томская волость Кузнецкого уезда Томской губернии). Корреляционная зависимость между формами производственной ориентации населения с учетом этнической стратификации

Таблица 14. Полигон I. Показатели регрессионной зависимости между параметрами экономической мощности хозяйств и ориентации на промысел населения

Таблица 15. Показатели регрессионной зависимости параметров экономической мощности хозяйств и ориентации на промысел населения с учетом этнической стратификации

Таблица 16. Особенности расселения основных шорских родов и локальных этнических групп в нач. ХХ века

Таблица 17. Параметры статистического анализа системы расселения автохтонного населения Горной Шории в нач. ХХ века

Таблица 18. Показатели потенциального выхода рыбопромысловой продукции, видовой состав ихтиофауны и способы опромышления

Таблица 19. Видовой состав ихтиофауны и ресурсовая база рыбного промысла

Таблица 20. Охотничий промысел. Видовой состав промысловой фауны, производственный промысловый цикл и локализация наиболее продуктивных угодий.

Рисунок 1. Карта-схема расселения крупнейших родов, этнотерриториальных групп и локализации важнейших промысловых угодий автохтонного населения Горной Шории

Рисунок 2. Ежегодный производственный цикл автохтонного населения Горной Шории

Таблица 21. Соотношение отраслей в хозяйстве автохтонного и русского населения.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ТЕРМИНОВ

Автохтонное население – Представители коренного этноса. В настоящее время для их обозначения в официальных документах часто используется понятие «коренных малочисленных этносов и национальных групп».

Ашпар- приспособление для лова рыбы

Выборочная совокупность — часть генеральной совокупности, выступающая в качестве объекта наблюдения.

Единицы анализа — элементы выборочной совокупности, подвергаемые непосредственному наблюдению

Единицы отбора — элементы генеральной совокупности, отбираемые на каждом этапе выборки.

Основа выборки — документ, содержащий перечень элементов генеральной совокупности и отвечающий требованиям: полноты, точности, адекватности, отсутствия дублирования единиц анализа, удобства работы.

Генеральная совокупность — «множество» объектов, изучаемых в пределах очерченных программой этносоциального мониторинга.

Геоботаника- биологическая дисциплина, изучающая характер растительного покрытия местности с учетом и орографических ее особенностей

Гидрография – дисциплина, изучающая особенности гидросети местности

Жизнеобеспечение (subsistence) — термин введен Р.Лоуи, в отечественной историографии С.А. Арутюновым, семантически раскрывается через производные категории система и культура жизнеобеспечения

Жизнеобеспечения Культура — компонент культуры этноса, включающий элементы материальной , отчасти духовной культуры, непосредственно направленные на поддержание жизнедеятельности людей (поселения, жилища, одежда, пища и т.д.).— См. Культура жизнеобеспечения и этнос. Опыт этнокультурного исследования на материалах армянской сельской культуры.—Ереван, 1983; Арутюнов С.А., Мкртумян Ю.И. Проблемы типологического исследования механизмов жизнеобеспечения в этнической культуре // Типология основных элементов традиционной культуры.—М.: 1985.

Изопрагма — сплошная граница, разделяющая ареалы или зоны.

Ихтиология- биологическая дисциплина, изучающая гидрофауну.

Ихтиофауна – видовой состав рыб, обитающих в гидросети местности.

Методика — совокупность методов и приемов используемых для реализации целей и задач исследования.

Морды -плетеные силки для олова рыбы.

Объект промысла – охотпромысловые виды

Опромышление – производственный процесс на промысле, освоение имеющихся промысловых ресурсов

Орография – дисциплина, изучающая особенности рельефа местности

Патернализм - политика по отношению к этносам находящимся, согласно стереотипным общественным представлениям, на относительно низком уровне развития; направленная на включение этих социумов в экономическую и политическую жизнь государства путем кардинального преобразования традиционных потестарных институтов, системы и культуры жизнеобеспечения.

Поземельные отношения- разновидность отношений производственных, возникающих при распределении важнейшего средства производства – территорий хозяйственного освоения (при промысловом производстве – соответственно производственных промысловых участков. Охотничьих и орехопромысловых угодий).

Поземельные связи - возникающие на базе производственного освоения территорий (в т.ч. и промысловых угодий).

Полигон — разновидность таксона, методологического характера, обозначающего территорию, входящая в поле исследования по заданным хронологическим срезам , независимо от ее внутренней таксономической структуры. Трактовка термина отличается от сложившейся в экономической содержания , где полигон обозначает всю территорию, входящую в поле исследования и уже в рамках которой выделяются ареалы, зоны, районы и другие географические образования (Алаев Э.Б. Экономико—географическая терминология—М.: Мысль, 1977—С.51)

Природно-территориальные комплексы – системы экологических связей территорий расселения и хозяйственного освоения населения. Включают всю совокупность их орографических, геоботанических, фаунистических и ландшафтных характеристик.

Природопользование – целенаправленная производственная деятельность хозяйствующих субъектов, основанная на использования имеющихся природных ресурсов. В случае с автохтонным населением Горной Шории под П. Мы в первую очередь понимаем освоение отдельными семьями находящихся в их хозяйственном обороте сельскохозяйственных и промысловых угодий.
Приусадебный комплекс – совокупность производящих отраслей хозяйства автохтонного и русского населения. В условиях Горной Шории получил ограниченное развитие и сориентирован исключительна на частичное удовлетворение собственных потребностей населения в продуктах питания. В настоящее время включает ручное земледелие (главным образом огородничество) и придомное стойловое животноводство (скотоводство). В изучаемый же в данной работе период практиковалось (хотя и достаточно редко) мотыжное земледелие.

Производственные отношения – включают всю совокупность отношений между отдельными участниками процесса производства и хозяйствующими субъектами. Проявляются прежде всего в характере распределения средств производства и полученной продукции.

Производственный промысловый цикл – упорядоченная последовательность важнейших промысловых сезонов, отрегулированных в соответствии с одной стороны с потребностями населения в продукции промыслов и с особенностями осваиваемых ландшафтов – с другой.

Производственный цикл – упорядоченная оптимальная последовательность ежегодно производимых сельскохозяйственных работ и промысловых сезонов.

Промысловый комплекс - совокупность присваивающих отраслей хозяйства автохтонного населения. Включает охоту (пушного и мясного направления), рыболовство, собирательство (в Условиях Горной Шории – заготовка кедрового ореха, сбор сараны и бадана). При экологически определенном низком уровне развития в Шории сельскохозяйственного производства именно П.К. составлял, по-видимому, основу традиционной системы жизнеобеспечения.

Самоловы - приспособления для лова пушного зверя. Чаще всего для их сооружения используются срубленные деревья. По принципу действия среди С. выделяют плашки (зажимающие зверька в области шеи с переломом позвоночника) и кулемки (действуют по принципу пресса, придавливая животное сверху и снизу)

Сеок- род, объединение родственников

Система жизнеобеспечения — взаимосвязанный комплекс особенностей производственной деятельности, демографической структуры и расселения, трудовой кооперации, традиций потребления и распределения т.е. — экологически обусловленных форм социального поведения, которые обеспечивают человеческому коллективу существование за счет ресурсов конкретной среды обитания. — Историография вопроса — См. Козлов В.И. Жизнеобеспечение этноса: содержание понятия и его экологические аспекты // Этническая экология. Теория и практика.—М.:1991.— С.14—44..

Система землепользования — составляющая системы жизнеобеспечения.—Комплекс земельных связей, объединяющих социальную группу (группы) в процессе производственного цикла. Выявляется на основе массовых статистических параметров и локализации в рамках осваиваемого природно—территориального комплекса территориально взаимосвязанных осваиваемых участков. Имеет четко выраженный иерархически соподчиненный характер

Системообразующие связи – центральные соотношения различного рода параметров изучаемой системы. При их деформации в обязательном порядке следует и реорганизация всей системы в целом. Особенно четко проявляются при диахронном аспекте исследования. При использованном же в настоящей работе синхронном (статическом) рассмотрении системы промыслового комплекса проявляются через количественные соотношения всего спектра социально-экономических и этноэкологических параметров.

Социально-экономические связи промыслового комплекса – устойчивые (хотя нередко и латентные) соотношения параметров экономической мощности отраслей (как производящих, так и присваивающих), формы организации производственных отношений в процессе опромышления и распределения (средств производства и полученной продукции).

Стации промысловых животных – относительно постоянные районы обитания популяций промысловой фауны. Служат главным образом для воспроизводства популяций

Тель- шорская большая многопоколенная семья отцовского, а реже – братского типов.

Территориальные связи- возникающие в процессе производства и совместного проживания отношения населения, характерные для территориальных общин как типа социально-потестарной организации
Техника — совокупность технических и организационных приемов эффективного использования того или иного метода, совокупности методов.

Улус – на начало Х века – инородческий населенный пункт. Ранее – административно-территориальная единица традиционной системы потестарной организации.

Функциональные связи – социально-экономические или этноэкологические соотношения, определяющие специфику как практикуемых форм жизнеобеспечения в целом, так и особенности организации системы промыслового комплекса

Этноэкология (ethoecology) — научное направление на стыке этнографии и экологии человека, занимающееся изучением особенностей традиционных систем жизнеобеспечения этнических групп и этносов в целом, спецификой использования этносами природной среды и их воздействием на эту среду, традицией рационального природопользования, закономерностей формирования и функционирования экосистем. — См. Козлов В.И. Основные проблемы этнической экологии// CЭ.—1983.— №1

Этноэкосистема — синоним системы жизнеобеспечения при моноэтничном составе населения исследовательского полигона. Может восприниматься в качестве подсистемы системы жизнеобеспечения, в случае если в рамках одного или нескольких природно—территориальных комплексов отмечается не менее двух взаимосвязанных, но относительно изолированных системы землепользования

Этноэкэлогические связи промыслового комплекса – соотношения особенностей производственной промысловой деятельности населения и параметров осваиваемых природно-территориальных комплексов. Отражают функциональную по своему характеру взаимозависимости практикуемых форм жизнеобеспечения и характеристик занимаемой населением территории.